— Вот именно: как? — подхватили чешуйчатые злодеи, высунув головы из-за укрытия. — Выбираем способ повеселиться!
Паук посмотрел на червей, свою последнюю надежду.
— Не знаю, ты не сказал, — виновато произнёс один из них.
— Сразу спросил: какие будут предложения, — подтвердил второй.
— А где огненный? — полюбопытствовал Бекар.
Лятхи переглянулись.
— О нет! — воскликнул Синкопа.
— Снова «нет», — свистящим шёпотом подметила серая тварь. Коричневая с важным видом кивнула.
— Он всё испортит! — возопил паук и кинулся к двери.
— Он — ничего не испортит, — донёсся от порога весёлый голос Хина. Юноша стоял в дверном проёме, опираясь рукой о косяк и выставив плечо вперёд. — Келеф обещал придти и вытерпеть то, что мы придумали. Подчёркиваю: обещал.
— Ты не рассказал ему, что именно? — обрадовался Синкопа. — Вот, молодец!
Ре дёрнул ухом.
Уан казался спокойным, а Хин, напротив, ощутил волнение: о чём думал он, человек, когда согласился на предложение Синкопы — петь для Сил'ан? «Голос часто лжёт людям, — метались мысли. — Трус может воспевать подвиги героев так, что другие поверят, будто он сам отважен или, быть может, всё видел собственными глазами. Что я поведаю о себе, того не понимая? Всё равно, что пение глухого…»
— Готов? — осведомился паук.
— Юный герой, — вдруг спросил Келеф, улыбчиво прищурившись, — а ты на чём будешь играть?
Синкопа взмахнул лапами, и Хин сразу понял: отвечать уже не нужно — Сил'ан узнал музыку, обнял себя руками; оранжевый взгляд стал отрешённым и растерянным, но зрачки расширились, словно от боли или страха. Отступать было поздно, и юноша отбросил сомнения, сосредоточился только на том, чтобы голос[31] прозвучал успокаивающе, ласково, тепло. Он не понимал, чего ждать, но был готов и утешать, и шутить, и улыбаться, и слушать признания.
Едва замерли струны, Хин с надеждой посмотрел на уана.
— Значит, бас? — холодно спросил тот.
Стремительно подплыл к скрижалям, отыскал среди них одну, звеня металлом, и передал её лятхам.
— Я думал, вы споёте дуэтом, — удивился Синкопа, взглянув на ноты.
Келеф метнул в его сторону гневный и, к удивлению юного Одезри, обвиняющий взгляд. Паук счёл за благо молча взмахнуть лапами.
Лятхи заиграли вступление. Сил'ан встал к ним спиной, он смотрел прямо на Хина и сквозь него, словно был один и видел неведомые дали за танцем свечей. Юноше хотелось прикоснуться к тёплому свету встревоженных глаз, узнать то же, что открывалось им. Непроизвольно, он сделал шаг вперёд, и тогда, останавливая его, отталкивая, с небывалым напором грозы, разрывающей преграду меж землёй и небесами, зазвучали слова[32] на глухом, несомненно человечьем языке. «Нет огня?» — Хин даже не смог удивиться. Если бы руки Сил'ан сомкнулись на его горле — он и тогда стоял бы недвижно и лишь тянулся вслед за каждым звуком, оглушённый силой чувственного порыва.
Треск свечей показался пронзительно резким, голоса стражников за окном — словно из другого мира. Лятхи замерли, боясь шевелиться. Келеф всё смотрел на Хина и тяжело дышал. Потом, опомнившись, прижал руку к губам и быстро выплыл из залы.
— Синкопа, — многозначительно позвал Хин, оборачиваясь к пауку.
Тот подобрал лапы, приготовившись к выволочке, но продолжить юноша не успел — лятхи, очнувшись от наваждения, подвижной пушисто-чешуйчатой массой облепили подставку, на которой сидел паук, и радостно зашумели, затараторили, перебивая друг друга:
— Ты слышал?!
— Раньше он так никогда!
— Молодец! И как ты всё придумал?
Хин с трудом протиснулся между довольными тварями.
— Подождите немного, — попросил он. — Синкопа, один вопрос, но я жду честного ответа. Ты знал, что мне нужно петь, или только предполагал?
Лятхи озадаченно перевели взгляды с человека на своего собрата.
— Кхм, второе, — признался тот. — Но ведь всё прошло не так уж плохо? — под возмущённым взглядом юноши, он шаркнул мохнатой лапой, и чешуйчатые злодеи тотчас попытались за ним повторить. — Тогда разыщи его и объясни на словах, чего мы хотели.
Хин нахмурился:
— Помнится, с разговора я и хотел начать. А сейчас его лучше оставить в покое.
— Нет, — уверенно возразил паук. — Поверь, — добавил он, видя сомнение в глазах человека, — это один из немногих фактов, которые я знаю о Сил'ан. Их нельзя оставлять в покое.
В комнате уана никто не отозвался, зато дверь кабинета отворилась в ответ на стук. Юноша удивлённо заглянул внутрь, не переступая порога.
— Хин, сколько можно меня отвлекать? — поинтересовался Келеф, не поднимая взгляда от каких-то диковинных чёрных рисунков на листах пергамента.
Юный Одезри вошёл, закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
— Чувствую себя дураком, — признался он.
— Почему?
Юноша невольно усмехнулся:
— Сам посуди — что бы я ни делал, всё выходит глупо и неудачно. То же «похищение» — неловко вспоминать.
Келеф искоса взглянул на него:
— И чего ты от меня хочешь?
Хин встряхнул головой:
— Перестань так со мной разговаривать! — раздражённо потребовал он.
Дитя Океана и Лун улыбчиво прищурилось:
— Замечательно, — сообщило оно. — Убирайся.
Юноша выставил перед собой ладони, будто защищаясь:
— Подожди, я не думал приказывать. (Келеф отложил чертежи, поднялся с пола и с угрожающим видом поплыл к нему.) Боги! Мне показалось, ты страдаешь. Глупо, знаю, но я хотел…
Сил'ан остановился, не сводя с человека пристального взгляда. Хин вздохнул и, переборов жгучее чувства стыда, признался:
— Я хотел утешить.
Келеф всё так же молча смотрел на него, юноша внутренне подобрался, готовясь к чему-то ужасному, и не сразу узнал серебристые звуки — уан смеялся, сначала тихо, потом откинул голову, и смех перешёл в безудержный хохот.
Юный Одезри нахмурился, он никогда ещё не видел, чтобы правитель так веселился. Тот отплыл в сторону и сполз по стене, закрыв лицо рукой.
— Значит, я не только дурак, но и посмешище, — сказал Хин сам себе.
Оранжевые глаза улыбались, Келеф покачал головой:
— Теперь я понимаю: это в самом деле ты, юный герой. Но, воистину… — он не закончил фразу и тихо хихикнул.
— Что смешного-то? — хмуро поинтересовался юноша.
— Такое взрослое признание!
Хин присел на корточки:
— Но я и есть взрослый, — серьёзно сказал он. — Правда. Для человека — уже вполне.
Келеф уставился на него как на опасную диковинку.
