касались их кончиками пальцев. Они, по-видимому, чувствовали ночной холод, ощущая его на своих белых обнаженных телах, и завидовали Майклу, что у него есть чем укрыться, но его одеяла они, казалось, считали чем-то недоступным для них, как, к примеру сказать, недоступны для нас крылья птицы.
Внезапно, когда он разговаривал с ними, стремясь как.можно быстрее понять их язык, все они дико вскрикнули, почти одновременно, и бросились бежать к пещере, в которой и исчезли.
– Что за черт! - невольно вырвалось у Майкла, и он оглянулся вокруг, желая узнать, какое чудовище или какая опасность внушили им такой страх. Пустыня расстилалась перед ним глухая и безмолвная, как и раньше. Но на востоке, куда были обращены их лица, занималась заря, огненные лучи скоро должны были рассеять сумрак летней ночи.
– А-а, они страшатся рассвета,- пробормотал он про себя.- Не могут терпеть свет. Пещерные жители, истинные троглодиты! Хотя это вряд ли возможно. Никогда не слыхал я о людях, боящихся дневного света. Мне или снится все это, или я стою перед великим этнографическим открытием!
И тут понял он, неутомимый старый крот, что в данный момент решается его судьба. Как преданный науке человек, он сразу отбросил все прочие мысли и соображения - соображение опасности и даже возможной смерти. Он не может и не должен покидать этих людей, пока не узнает о них всего, что только можно узнать, и не сделает свои познания достоянием науки. Спокойно собрав свои вещи и прихватив седло, он взглянул на коня, щипавшего траву невдалеке среди кустов мескита, и решительными шагами направился к пещере вслед за мурмулаками.
Он не знал, что он должен делать, когда стоял у входа в пещеру и всматривался вглубь, где царил полнейший мрак,- нигде не заметно было ни малейшего признака жизни. Его природная смелость, казалось, готова была изменить ему. Жуткая обстановка всего этого приключения лишала его силы, и снова в нем пробудился страх, проникавший глубоко в душу,- страх, который главным образом выражался в сожалении, что он потерял этих людей навсегда.
Звуки, издаваемые гремучей змеей, или даже ее огуречный запах были бы для него приятнее тончайшего аромата; шорох какого-нибудь насекомого показался бы для его слуха настоящей музыкой. Но эта полнейшая пустота, эта мертвая тишина! Пять человеческих существ исчезли в один миг, словно земля поглотила их!
Духи? Волшебство? Майкл не верил ни в то, ни в другое. Не во сне ли все это происходит с ним? - Нет! В ушах у него все еще отдавались странные пискливые звуки их речи; это их бормотание, такое жалобное, умоляющее; необычайное название их народности, как об этом он узнал от их вождя - мур-му-лаки.
Когда его глаза немного освоились с темнотой, он различил в дальнем конце пещеры нечто вроде холмика земли у стены. Некоторое время он глядел на это, затем подошел ближе.
– И тут что-то поднялось рядом с холмиком - он, их вождь, встал передо мной, как видение бога света Митры, выходящего из скалы!
И так как я никогда не слыхал о Митре, то Майкл - такой уж он был дотошный - тут же пустился в объяснение солнечных мифов и стал рассказывать мне легенду о Митре.,
– К черту твоего Митру! - вскричал я.- Продолжай рассказ!
Бледная фигура вождя мурмулаков, едва различимая, словно призрак, стала подниматься с холмика земли у стены, подниматься медленно и плавно, и тотчас послышалась пискливая речь, тихая, сдержанная, словно страх владел вождем мурмулаков.
– Что он сказал? - спросил я.
– Не знаю. В то время я еще не понимал их языка. Я только видел, что он прикрывает глаза одной рукой, а другой указывает на вход в пещеру. Я догадался, что он боится света, слегка проникавшего в пещеру.
– Ты, наверное, страшно испугался? - спросил я.
– Как только он заговорил, всякий страх исчез. Все показалось мне естественным. Их исчезновение - вот что меня напугало.
И при этой жуткой обстановке, которая для всякого другого человека была бы чрезвычайно волнующей и внушающей страх, у Майкла Трюсдела возникла одна из тех крайне простых, можно сказать, детских мыслей, что были так характерны для него. Внезапно он бросился обратно ко входу в пещеру и как- то сумел закрыть вход одеялом. Образовавшийся от этого полный мрак, который мог бы вселить ужас во всякого другого человека, Майклу принес большое облегчение: он знал, что мурмулаки теперь не будут бояться.
Он невольно вздрогнул, когда, обернувшись назад, увидел слабый синеватый свет в дальнем конце пещеры. Две согбенные фигуры двигались уже к нему навстречу, остальные тоже поднимались с земли; все они слегка светились в темноте, наподобие светящегося часового циферблата.
– Они выходили из земли,- сказал он торжествующе, - и их тела излучали подобие света во мраке!
Помню, что у меня по спине словно мурашки забегали, когда он сказал мне об этом. В то же время его рассказ почему-то показался мне сейчас менее удивительным, чем все сказанное им до сих пор. Я слегка рассмеялся. Он сразу подметил мое вновь проявленное сомнение.
– Не так уж это удивительно, что их тела светились,- сказал он устало.- Некоторые рыбы, живущие в морских глубинах, обладают светящимся телом. Существа, живущие в вечном мраке, сами развивают в себе нужный им свет.
– Да, но тут были не рыбы, а люди,- сказал я.
– Этим людям свет был нужен больше, чем что-либо другое, вот они и развили его в своем организме,-добавил Майкл неохотно, словно повторял трюизм, на который не стоило тратить слов.
– Но какова их история, Майкл? Кто и что они такое?
– Историю их я не мог так скоро постигнуть. Нельзя понять душу народа за короткое время, особенно если не знаешь языка этого народа. И я решил поселиться у них; стал жить с ними и чувствовал себя как дома.
Чувствовать себя с этими людьми как дома! Таков был образ жизни этого бездомного бродяги, вечно стремившегося к знанию. И вот теперь, когда его уже нет, я, позволявший себе иногда смеяться над ним, издеваться над его странностями, начинаю сознавать, что из моей жизни ушел крайне самоотверженный, благороднейший человек, которого мне когда-либо приходилось встречать. Почему, думаю я иногда, мы настолько мелочны и ничтожны, что не в состоянии оценить по достоинству и признать великим человека, живущего среди нас?
Майкл остался жить с ними в этой темной пещере, как он сказал мне, и я понял, что он с открытым сердцем, как ребенок, вошел в их жизнь. Он служил им, помогал во всем и защищал их против слишком жестокого и внезапного столкновения с нашим показным миром.
– Их пища,- вспоминал он,- была очень странная. Они носили ее с собой в особых мешочках из шкуры какого-то зверя или пресмыкающегося, совершенно мне неизвестного, и состояла она из шариков, походивших на камешки в детской игре и как будто слепленных из глины. Сначала я думал, что эти люди едят глину, и старался обратить их внимание на опасность такого питания, говоря, что от этого могут возникнуть болезни. Но они не могли понять меня, говорили, что я ошибаюсь, что они питаются так всегда. И я тоже стал есть эти шарики: странный вкус немного солоноватый, с привкусом аммиака. Они нашли способ добывать это из земли-очень питательное вещество, неплохое на вкус и сильно концентрированное - горсточки достаточно человеку на весь день.
– Но каково же их происхождение? - упорно спрашивал я.- Скажешь ты мне это когда-нибудь или нет?
– Вряд ли ты мне поверишь,- сказал он, потупив глаза,- Я сам едва мог поверить этому. Они жили глубоко, глубоко в недрах земли. Целая народность жила там, вполне приспособившись к своей обстановке. “Люди, которые стремятся ввысь!”-процитировал он.-Ради этого они жили-то была их религия, их идеал, их вера. Если они будут подниматься вверх и вверх, пробивая себе дорогу все выше и выше, они в конце концов достигнут поверхности земли, которая представлялась им небом
– Мне потребовалось более трех недель, прежде чем я узнал о них хотя бы столько, сколько знаю сейчас,- пробормотал он, сильно тронутый.- И я не знал, смеяться мне или плакать. “Это мы на небе? -
