– Вы изыскиваете надежный способ умерщвления троих родственников разом? – мрачно пошутил Петр. – Боюсь, вам придется трудно…
– «Пять человек на сундук мертвеца… Йо-хо-хо и бутылка рома!» – пропела Ева хриплым басом, потом добавила привычным нежным голосом: – А сундучок-то хрен знает где…
– Ева, объясните мне, пожалуйста, с чего вы так уверены, что сундучок существует? Аргумент типа того, что Элеонора Георгиевна когда-то имела коллекцию старинных украшений, не принимается…
– Она сама мне об этом сказала. Когда съезжала от меня. – Ева поежилась, Петр сначала подумал, что от неприятных воспоминаний, но когда она сунула руки в карманы шубки, понял, что просто от холода. – Я ведь обманула ее… Она хотела нашу арбатскую квартиру продавать, говорила, что нам вдвоем ее не потянуть, что нам надо найти жилплощадь поскромнее, а на оставшиеся от купли-продажи деньги жить… Я воспользовалась этим ее желанием…
– Заставили втемную подписать бумаги?
– Да, она даже не читала документа.
– Нотариуса подкупили? Или он был вашим знакомым?
– И то, и другое, но это не важно, важно то, что я осталась единственной хозяйкой квартиры… А бабке я купила за сущие копейки ту халупу, в которой она жила до самой смерти, и отселила ее. – Губы Евы сложились в жесткую улыбку. – Я получила долгожданную свободу и возможность разжиться деньгами на обустройство своей собственности!
– А как же угрызения совести? Их вы тоже получили? Вместе со свободой?
– Нет, совесть меня не мучила, – тряхнула головой Ева. – Бабка получила по заслугам, так ей и надо! Я вам больше скажу – я торжествовала, когда провернула всю эту махинацию. И не потому, что так ее ненавидела, нет, как раз напротив, я ее по-своему любила, просто бабку никто и никогда не смог переиграть! Никто и никогда! А вот я смогла! Единственное, что омрачало мой триумф, так это ее реакция на известие о том, что она больше не хозяйка: ни квартиры, ни меня…
– И какова была реакция Элеоноры Георгиевны?
– Она рассмеялась, – смущенно хмыкнув, ответила Ева. – Да, рассмеялась. И обозвала меня дурой. А еще добавила, что мне надо учиться терпению, иначе я пропаду.
– Что она имела в виду?
– Я задала ей тот же вопрос, и она ответила, что потерпи я пару-тройку годков, мне бы достались несметные богатства клана Шаховских, так как после ее смерти именно я должна была их унаследовать. А коль я нетерпеливая дура, то шиш мне, а не богатства! Так и сказала – «шиш», и еще кукиш под нос сунула, старая ведьма! – Ева устремила хмурый взгляд себе под ноги. – Я подняла ее на смех, стала орать, что она врушка, что никаких сокровищ давным-давно нет, на что она спокойно ответила: «Есть, но ты их хрен найдешь!» Пусть, говорит, лучше сгинут, чем достанутся такой змее, как ты.
– И вы ей поверили?
– Сначала да, но потом… – Она пнула валяющуюся под ногами ветку. – Потом засомневалась… Когда она от меня съезжала, я проверила все ее вещи, в них не было ни единой ценности, так пустячки, типа кухонной утвари, книг, барахлишка. Потом я обшарила все три комнаты, пытаясь выискать тайник, но кроме кип фотографий под кроватью и связки писем в обувной коробке ничего не нашла. После этого я уверилась в том, что никаких сокровищ не существует, потому что в последние годы она практически не выходила из дома, только в магазин и ломбард, а значит, не могла их спрятать вне квартиры… Уверилась и успокоилась.
– И что же заставило разувериться?
– Бабкин звонок… Она позвонила мне за три дня до своей смерти. Сухо со мной поздоровалась и сообщила, что скоро умрет. Да-да, не удивляйтесь, так и сказала: «Я чувствую, что смерть близка…» А потом добавила, что если это я замыслила ее убить, то зря стараюсь, потому что сокровищ мне все равно не найти – она надежно их спрятала… Вот тогда я и поверила, что они реально существуют.
– И где же они спрятаны?
– В ее квартире, скорее всего.
– Вы же говорили, что она съезжала от вас налегке, – с иронией заметил Петр.
– Она могла передать их своей заклятой подружке Голицыной, та их до поры припрятала, а потом…
– Быть может, они и теперь у Лизаветы Петровны? – со смутным беспокойством спросил Петр.
– Вряд ли… Вете она не очень доверяла, поэтому я сомневаюсь, что бабка сделала старуху Голицыну пожизненным сторожем своих сокровищ, скорее курьером… А впрочем… – Евины глаза алчно сверкнули. – Впрочем, все может быть… Хм… А не наведаться ли мне к достопочтенной Елизавете Петровне в гости, а Петр?
Петр очень внимательно посмотрел в лицо девушки, пытаясь понять, играет она или на самом деле не знает, что достопочтенная Елизавета Петровна уже несколько часов как мертва. Осмотр результатов не дал: на безупречно красивом лице Евы не отражалось ничего, даже алчный огонек в глазах погас, уступив место спокойному голубому мерцанию.
– Наведайтесь, – проговорил наконец Петр. – Думаю, узнаете много интересного…
– Считаете, сокровища у Голицыной? – встрепенулась Ева.
– Считаю, что их не существует…
– Они существуют, – уверенно сказала она.
– Ева, попытайтесь мыслить логически…
– При чем тут логика?
– Да если бы Элеонора Георгиевна владела сокровищами, она завещала бы их, как остальное свое имущество, Анне Железновой, что гораздо проще и, наконец, безопаснее… Логично?
– Логично, но не умно. Потому что в этом случае наследнице пришлось бы заплатить налог государству.
– И что?
Ева неожиданно рассмеялась и игриво стукнула Петра своей узкой ладошкой по плечу.
– Какой вы, право, наивный. Кому ж охота отстегивать государству кровные денежки?
Петр не нашелся что ей возразить, поэтому промолчал, а Ева тем временем продолжала:
– Тут еще надо знать бабку. Она ненавидела наше государство. Россию, родину свою, любила, а Советское государство – нет. Даже когда СССР развалился, она продолжала ненавидеть СНГ. Как она любила говорить, пока не сдохнет последний коммуняка, для меня Российского государства не существует… – Ева усмехнулась. – Бабка была непримиримой антисоветчицей! Идейной контрреволюционеркой и мелкой вредительницей…
– Как так?
– Ни дня не работала, чтобы государство на ней не наживалось, при этом пользовалась всевозможными льготами, то как вдова генерала, то как наша опекунша, и считала это мелкой пакостью ненавистным коммунякам.
– Элеонора Георгиевна была оригинальным человеком, – с улыбкой заметил Петр.
– Это точно, – подтвердила Ева. – Например, она обожала всякие тайны. Шарады, загадки, головоломки. Но не журнальные, а жизненные. И это вторая причина, по которой она не завещала драгоценности Анне Железновой.
– Не понял…
– Вам известно, что бабкина мать, княгиня Шаховская, уберегла от красных фамильное добро?
– Эдуард Петрович что-то рассказывал, – все еще не понимая, к чему она клонит, сказал Петр.
– Она спрятала мешок с драгоценностями в фамильном склепе, когда семья Анненковых, к коей она, собственно, принадлежала по рождению, покидала Москву. О местонахождении этого клада она указала в малюсенькой записке, которую сунула в медальон на груди своей годовалой дочери, там было потайное отделение…
– Насколько я понял, вашу прабабку убили пьяные красноармейцы?
– Да, но они пощадили грудного ребенка. Девочка выжила, выросла, повзрослела. А в двадцать пять лет случайно обнаружила в своем медальоне, который она никогда не снимала, записку.
– И нашла фамильные сокровища?
