мракобесия, величайшими свершениями науки, торжеством искусств и отчаянными пароксизмами реакции, сменой общественных формаций и преемственностью учений, в том числе и заведомо ложных. Последнее, кстати сказать, особенно интересно для исследователя средневекового типа сознания. Если проследить непрерывную линию от Фомы Аквинского до Шопенгауэра и современных спиритуалистов, то можно раз и навсегда убедиться, что в «опыте духовидения» никаких изменений за это время не произошло, равно как и в «опыте колдовства». Что ж, тем больше оснований изучить этот несомненно богатый и поучительный опыт тупиковых ветвей познания мира… Едва ли можно сомневаться в том, что, меняя свою точку зрения на ведовство, церковь лишь избирала иную тактику, более отвечающую ее возросшей мощи и абсолютистским амбициям. Не следует забывать также, что этот достаточно протяженный процесс протекал на фоне непрерывных и возрастающих по масштабам преследований еретиков. Отстаивая первоначальную мысль о том, что произошел «полный переворот» в общем понимании чародейства, Леманн объяснял это влиянием мавританской магии:
«Благодаря крестовым походам и мавританским университетам в Испании европейцы пришли в соприкосновение с арабами и, познакомившись с естествознанием и магией, которые ревностно культивировались маврами, развили эти науки еще далее».
Здесь нет места для полемики Более высокий по сравнению с европейским уровень арабской науки, а также изощренные приемы магии, искусство алхимии и каббала сыграли заметную роль в истории народов христианской Европы. Но это отнюдь не вскрывает причину мнимого «переворота».
Что же касается очевидной перемены тактики, то она целиком и полностью была вызвана появлением инквизиции. В 1274 году, как раз в год смерти Фомы Аквинского, состоялся первый широковещательный процесс над ведьмами, закончившийся костром. И произошло это в том самом Лангедоке, где новоиспеченный орден доминиканцев -. «псов господних» - выжигал остатки разгромленной силой оружия катарской ереси. «Охота за ведьмами» в прямом и переносном значении слова явилась закономерным продолжением ожесточенной, никогда не утихавшей борьбы с ересью. Поскольку в Тулузском графстве непокорных еретиков разбили, а нераскаянных сожгли, требовалось продолжить облаву на еретиков тайных. Это оказалось удобнее сделать под прикрытием новой процедуры, скрупулезно разработанной в недрах святейшей инквизиции. Церковь, одержавшая победу в крестовом походе против собственных, хотя и малость заблудших чад, стремилась окончательно упрочить свою духовную, а через это и светскую власть. Объявить возможного конкурента еретиком было уже недостаточно. Уничтожение катаров (греческое слово превратилось в немецкое «катцер», что буквально значило еретик) как бы снимало проблему с повестки дня. Победа же, достигнутая ценой невиданного кровопролитий и зверств, создала нужную атмосферу истерии и суеверного ужаса. Это расширяло возможности террора, позволяло придать ему как массовый, так и сугубо индивидуальный характер. Филипп Красивый был далеко не первым властителем, сумевши по достоинству оценить «альбигойский прецедент», когда в руки палача Монфора перешло принадлежавшее Раймунду графство. Право объявить еретиком было бесспорной прерогативой церкви, которая широко использовала его в качестве мощного политического орудия. Когда же вдруг обнаружилось, что это орудие может служить и отмычкой к любому денежному сундуку, окончательно решилась проблема создания специальной карательной службы. Соответственно изменилась и терминология. Привычное клеймо «еретическая секта» все чаще стало заменяться определением «бесовская секта». От этого уже попахивало не богословским инакомыслием, но адской серой. Подняв забрало, церковь нацеливала копье не на человека, обладающего свободой воли, могущего заблуждаться и отрекаться от заблуждения, а на самого дьявола с его сонмищами демонов и одержимых, на отродья в человеческом облике, кровью скрепившие свой договор с адом. Перекрещенные в бесов еретики не могли надеяться на жалость и снисхождение.
Новое орудие - инквизиционный трибунал, новое клеймо - «дьявольский прислужник»,- одинаково пригодное для простолюдинов и богатых вельмож, для мужчин и особенно женщин, ставших излюбленной дичью «господних псов».
Доминиканцы сразу же сделали ставку на низменные инстинкты, Опираясь в своей деятельности на стяжателей и клеветников, ловко используя фанатиков и суеверных безумцев.
Ужас разъединяет людей. Взбаламученное кровавым потоком море житейское не замедлило выбросить на поверхность нечистую пену: шпионов и добровольных доносчиков всех мастей[12].
«И Клаас на основании указов был признан виновным: в симонии - так как он продавал индульгенции; равным образом в ереси и укрывании еретиков; и ввиду этого присужден к пребыванию на костре до тех пор, пока не последует смерть… Суд присудил доносчику Иосту Грейпстюверу, имя которого, однако, не было названо, пятьдесят флоринов на сто первых флоринов наследства и по десять флоринов на каждую следующую сотню» (Шарль де Костер, «Легенда об Уленшпигеле»). Дата возникновения инквизиции варьируется в широких пределах. Инквизитор Парамо обращается, например, к библейским временам, когда господь обрушил гнев свой на Адама и Еву. Иисуса он считает «первым инквизитором Нового завета», который «умертвил Ирода, заставив червей съесть его».
Историки называют разные даты, но тем не менее они укладываются в сравнительно узкий промежуток между понтификатами Иннокентия Третьего (1198- 1216) и Григория Девятого(1227- 1241).
Известный немецкий историк прошлого столетия Шлоссер, автор 18-томной всемирной истории, считал, что инквизиция сложилась между 1198 и 1230 годами. В знаменитых «Хронологических выписках» Маркса взгляды Шлоссера излагаются следующим образом: «1198 папой сделался Иннокентий III; он тотчас учреждает комиссию по расследованию и преследованию ереси, назначает своими легатами одного цистерцианского монаха и другого монаха того же ордена, Петра Кастельно, снабжает их письменными приказами, в которых содержатся все элементы последующих судов над еретиками (т. е.. инквизиции)…
Посвящение в колдовские таинства. Старинная аллегория
Преследование еретиков усиливается с тех пор, как к папским легатам присоединяются почтенный «святой» (пес) Доминик (основатель доминиканского ордена) и другие фанатичные испанские духовные лица, они побуждают также к вмешательству арагонского короля…
1229 Григорий IX - с одобрения «святого» Людовика IX - вводил религиозные или инквизиционные суды против еретиков… (этим судам подвергался независимо от сословия тот, кто давал еретикам приют или защиту или ясе отказывал в помощи их преследователям).
1230 страшная власть этих судов была отнята у епископов, передана учрежденному за двадцать лет перед тем нищенствующему ордену доминиканцев; решением собора попы, под страхом потери должности, были сделаны полицейскими служителями церкви (шпионами) и палачами своих прихожан![13]» Сопоставив этот емкий фрагмент из «Хронологических выписок» с уже известными нам этапами усмирения Лангедока, мы придем к неизбежному выводу, что инквизиция если и не родилась буквально, то структурно и идеологически оформилась на фоне альбигойской трагедии. Процесс же ведьм 1274 года явился прямым следствием расширения инквизиторской деятельности.
Знакомясь с обстоятельствами жизни людей, считавших себя колдунами, и людей, которых принимали за колдунов окружающие, ловких фокусников и безвинно оболганных свободолюбцев, мы не упустим из виду жуткого зарева за окнами их кабинетов и лабораторий. Нет и не может быть истории волшебства вне истории инквизиции, вне истории вселенской церкви вообще.
«Антиклерикальные историки, замечает по этому поводу в «Истории инквизиции» И. Р. Григулевич, - объявляют инквизиций следствием органической «порочности» католической церкви и свойственного только ей одной духа нетерпимости, игнорируя тот факт, что своих противников с не меньшим ожесточением преследовали протестантская, православная и другие христианские церкви, как и другие религии»
Это очень существенное для нашей темы уточнение, потому что в католических странах столь же широко была развита «охота на ведьм» и соответственно процветали дьявольские шабаши, как и в протестантских, обличавших католицизм с его инквизицией, но полностью принимавших католическую демонологию.
«Если наши отцы,- не без юмора замечает современный исследователь ведовства Ч. Уильяме,-
