На суше и на море. Выпуск 23 (1983 г.)
АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ. ГОВОРЯЩИЙ ХОЛСТ
«Я дарю вам этот холст. У меня на родине принято дарить то, что понравилось гостю»
Солнце нещадно палило.
Я шел к лесу. Густая зеленая стена манила прохладой.
Голова кружилась от медвяных запахов. В хлебах, колыхавшихся вокруг, маячили васильки.
Лес был смешанный. Ели тянули вниз мохнатые лапы, заботливо прикрывая себя до самой земли. Рядом будто беззвучно тряслись в неуемном хохоте жизнерадостные и легкомысленные осины. А поодаль, казалось, хмуро и отчужденно размышляли о чем-то дубы.
По сторонам дороги то появлялись, то пропадали березки, словно девушки в белых платьях играли в прятки. Синеокие, светлокосые, смешливые… Возьмут за руку и утащат в свой хоровод, чтобы снова стал молодым…
Великий Гете семидесяти четырех лет создал знаменитую «Марианбадскую элегию» - тайную песню о своей любви к девятнадцатилетней Ульрике, легкой, восторженной, белокурой…
И тут я увидел… другую девятнадцатилетнюю!…
Профиль - как на древней камее! Тяжелый узел волос на затылке вороненой сталью блестит на солнце. Стрельчатые ресницы устремлены туда же, куда и внимательный взгляд.
Я опешил. Остановился.
Можно понять Фауста, продавшего за молодость душу дьяволу! Не о себе ли думал Гете, создавая своего бессмертного доктора? Спустя семь лет после нежной и горькой, как запах черемухи, вспышки чувств к кроткой девушке!
Девушка сидела перед мольбертом.
Оглянулась и вовсе не кротко, а насмешливо взглянула на меня.
Должно быть, лицо мое было удивленным, когда я рассматривал изображение на холсте.
Прохладный лес только что манил меня густой зеленой тенью, а здесь он… пылал!
Огненный смерч перелетал с дерева на дерево. Высокие стволы взвивались факелами. Дым стелился по земле, и сквозь него просвечивали злые языки пламени, подкрадываясь по иссохшей траве к очередной зеленой жертве.
– Что это? - изумленно спросил я, забыв «закон гор» и все слова приветствия.
– Стихия! - ответила художница, пожав обнаженными скульптурными плечами. И вытерла кисточку тряпкой.
– Простите, - начал я. - Понимаю, непосвященным полработы не показывают. Но может быть, вы сделаете для меня исключение? - И я назвал себя.
Она улыбнулась.
– Фантаст должен понять меня.
– В чем?
– В желании увидеть то, чего нет.
– В игре воображения?
– Если хотите. Кстати, это уже не половина работы. Это - законченный этюд.
– Законченный? Он никогда не будет закончен! - запротестовал я. - Деревья горят! Я слышу их треск. Ваш холст говорит! Кричит!
– В самом деле?
– Клянусь самой фантазией!
– В таком случае он ваш.
– Что?!
– Я дарю вам холст. У меня на родине принято дарить гостю то, что ему понравилось.
– Я ваш гость?
– Конечно. Это мой дом! Здесь все мое: лес, поле, воздух! И вы пришли ко мне. А я, Тамара Неидзе из Тбилиси, студентка. И я приду к вам, чтобы узнать, что расскажет вам мой холст. Приду, если позволите, с ребятами, которым обязана тем, что написала на холсте. Я познакомилась с ними тоже на этюдах в лесу, но далеко отсюда. Идет?
Она говорила с очаровательным кавказским акцентом, выделяя отдельные слова и тем придавая им весомость. Мне ничего не оставалось делать, как принять княжеский дар.
– Спасибо, княжна! Да пылает ваш талант, как этот изображенный вами пожар!
И я двинулся дальше по лесу с удивительным подарком в руках.
Медвяные запахи или что-то еще окончательно вскружили мне голову. Ну как не понять Гете?
Правда, придется за все это платить. К счастью, не дьяволу, а моей будущей гостье, платить рассказом о ее поразительном холсте.
Придет ли она одна? Или со знакомыми, как обещала?
И вот я сижу перед натянутым на раму полотном. Мне кажется, что от него пышет жаром. До боли жаль горящие деревья. И я как-то бессознательно поставил рядом ведро с водой. Хотелось даже окатиться с головы до ног!
Кто не вглядывался зачарованно в живое пламя костра? Для меня на картине огонь, перелетавший с дерева на дерево, был таким же живым, жадным, жгучим. И попадавшие в его раскаленные лапы стволы извивались, как от боли, корчились, загорались с треском, с пальбой, рассыпая снопы искр, от каждой из них вспыхивал новый язычок пламени, разбухал, наливался алой краской и превращался в ревущий факел с черной дымящейся шапкой.
И все это шипело, стонало, грохотало, сливаясь в море огня. А перед тем…
Хромой начал свой путь наверняка в десяти километрах ниже Хабаровского моста через Амур, близ устья полугорной речки Тунгуски. (Не путать с Подкаменной Тунгуской, впадающей в Енисей.)
Он начал свой путь там, где у села Ново-Каменка высится базальтовый холм - «Пагода Дьявола». Черная борода «Каменного Пришельца» из дальних мест свисала, извиваясь окаменевшими прядями, и была для него указанным еще в Майами ориентиром.
Перед засухой последний дождь в тайге застал Хромого именно у камнепада, превратившегося на час
