– Болтай боле, - хмыкнул Мамонт. - Меня никто еще не перелавливал.
И он поволок из воды очередного щуренка.
– Дьявольщина, - пробормотал Тимофеев. - Откуда здесь щуки? Да еще столько?…
– А тут их логовище, - охотно отозвался дед. - Оне тут стоймя стоят, голоднющие! Чихать им на твой мякиш со свистом, когда им руку сунь - оне и руку отъедят. А в том рукаве сома стоят, но их на лесу не возьмешь, туда тягач со стальным тросом потребен…
– А в заводи под ракитами кто стоит?
Дед лукаво усмехнулся.
– Туда не суйся, - сказал он. - Там водяной стоит. Рыбы вокруг него - тьмина, а только никто там не ловит. Страшно…
– Предрассудок, - протянул Тимофеев.
– Сам ты впередрассудок! - напыжился Мамонт. - Тебя, умника, хоть где постанови, ты ни рожна не изловишь!
Тимофеев пристыженно смотал удочку, подобрал ведро и побрел восвояси.
– Эй, студент! - рявкнул ему вдогонку Мамонт.
– Что еще?
Дед нагнал его косолапой трусцой и сунул в ведро охапку страдальчески щерившихся рыбин.
– Спасибо, дедуля, - растроганно произнес Тимофеев, мигом проникшись к нему симпатией.
– Ничего, - миролюбиво ответил тот. - Я себе еще натаскаю. А вам рыбка надобнее, околеете там… с этаким добытчиком.
– Ох, дед, - ухмыльнулся Тимофеев. - Все же я тебя переловлю!
В лагере его встретили на ура и даже хотели качнуть пару раз, но Тимофеев отказался от незаслуженных почестей. Стихия немедленно распорядилась прекратить раскопки.
– Теперь я знаю, что мне с тобой делать, - умиленно сообщила она Тимофееву. - Будешь у нас промысловиком. Будешь рыбу ловить, грибы собирать… Я лицензию достану, лосятинки принесешь. Талант у тебя!
– Не надо лицензии! - взмолился Тимофеев. - Я хочу исследовать культурный слой.
– Какой тут, к свиньям, слой, - пожала плечами Стихия. - Обманство сплошное… Просто кому-то надо выгнать в поле этих дармоедов, чтобы место не занимали, - она кивнула в сторону своих подчиненных, всей толпой пытавшихся подступиться к огрызавшимся щукам на предмет их чистки и потрошения. - Нет здесь никаких городищ и могильников. Нет и не было. Вот южнее километров на сто… - Она мечтательно зажмурилась. - Ты вот металлоискатель нам давеча собрал, а что он показывает? Одни ржавые консервные банки образца второй половины двадцатого века…
Ошеломленный подобным откровением, Тимофеев укрылся в палатке, чтобы собраться с мыслями, обдумать перспективы и заодно решить, чем же утереть сизый пористый нос деда Мамонта. Ему было до такой степени обидно за поруганный прогресс, что он даже ненадолго позабыл о своей тоске по девушке Свете, затерянной среди сырых и заплесневелых инкунабул Дядьевского монастыря.
Ближе к закату, когда запах щучьей ухи заполонил собой всю округу, умытые и благостные археологи собрались у костра.
Выполз на огонек и Тимофеев, хотя он и с трудом ориентировался в окружающей действительности: его посетили кое-какие соображения насчет рыбной ловли.
Из сумеречных зарослей на костер с разных сторон одновременно вышли двое. Они чем-то походили друг на друга - крупные, кряжистые, краснолицые, в непромокаемых и непродуваемых куртках, в болотных сапогах с отворотами.
– Здорово, орлы! - провозгласил один. - Привет передовой землеройной науке от тружеников лесов, полей и вод!
После чего он безошибочно угадал в Стихии Вяткиной руководство и церемонно приложился к ее загрубевшей, истрескавшейся руке. Стихия немедленно пошла красными и белыми пятнами.
– Прошу к ухе, - застенчиво пригласила она.
– Пеньков, - назвался пришлый ухажер. - Праздношатающийся.
– Дубняк, - коротко представился второй, и его рука непроизвольно дернулась под козырек пятнистой кепки. - Инспектор рыбнадзора.
– А мы ничего такого не нарушаем… - заголосили археологи.
– Знаю, - сказал Дубняк. - Щука - хищник, бич молодняка. Лов ее на Шиш-озере разрешен круглогодично.
Ему тоже поднесли ухи.
– Хороши щурята, - похвалил Пеньков, наворачивая свою порцию. - Кто ловил?
– Это наш Витя, - не без кокетства пояснила Стихия.
– Молоток, - еще раз одобрил гость. - Видел я твою снасть. На нее и ерша не подцепишь. А ты, гляди-ка, щук таскаешь!
– Это не я, - в порыве откровенности объявил Тимофеев. - Это местный житель дед Мастодонт… то есть нет…
– Мамонт, - подсказал неприметный Дубняк.
– Как же, знаю! - воскликнул Пеньков жизнерадостно. - Большой спец… Но щука - это не рыба. Так, баловство… Наше Шиш-озеро богато истинно ценными породами, которые в значительной мере скрасили бы ваши грядущие трапезы.
– Правда? - обрадовалась Стихия. - Завтра же пошлю Витю!
– Не советую, - вставил Дубняк и многозначительно покашлял.
– Да шут с ними, - сказал Пеньков. - Пусть он у вас попробует сома взять. Как, инспектор, на сомов охота разрешена?
– Не возбраняется, - ответил тот.
– Каждому свое, - продолжал резвиться Пеньков. - Кому сомы да щуки, а кому что… Так ведь, рыбнадзор?
– Не так, - промолвил инспектор. - И я тебя, Пеньков, все одно поймаю. Как ту щуку.
– Сердитый же ты, - удивился Пеньков, а Стихия с неодобрением посмотрела на Дубняка. - Ну, лови, лови…
– А правда, что в заводи под ракитами водяной живет? - вмешался Тимофеев.
– Это кто сказал? - осведомился Дубняк.
– Дед Динозавр… то есть как его?…
– Вряд ли, - уклончиво произнес инспектор. - Но ловить не советую.
– А рыба там, доложу я вам… - мечтательно закатил глаза Пеньков.
– Ловил? - с подозрением спросил его Дубняк.
– Что ты, как можно! - замахал руками тот. Они покончили с ухой одновременно, поблагодарили хозяев за угощение и степенно разошлись - каждый в свою сторону.
– Странные они, - сказал кто-то.
– Да уж, - согласилась Стихия, с сожалением глядя вслед видному и веселому Пенькову.
Тимофеев уснул прямо у костра. Он спал и видел разлюбезную его сердцу девушку Свету, блуждающую при тусклом лунном свете среди темных от времени дубовых полок Дядьевского монастырского архива, густо заваленных усатыми осклизлыми сомами ин-фолио. Высоко над ним витали стаи жадных до интеллигентской кровушки комаров, опасавшихся подступиться из-за едкого хвойного дыма, что стлался понизу - к непогоде.
Далеко за полночь Тимофеев внезапно проснулся и сел. Его слегка покачивало на месте, однако мозг уже работал в привычном режиме - четко, ясно, без сбоев. На неверных со сна ногах Тимофеев добрался до своей палатки и выволок оттуда вещмешок, набитый преимущественно предметами, не имеющими ни малейшего отношения к археологии. В первую очередь его внимание привлек паяльник. Тимофеев немедля вздул костер и сунул жало инструмента в красно-белые уголья. Затем ему под руку подвернулся пустой корпус миниатюрного репродуктора, который также пошел в дело. Обратив одухотворенное лицо к черным небесам, Тимофеев на ощупь вытаскивал из мешка то старый конденсатор, то щетку от электробритвы и ничего не возвращал обратно. Он снова чувствовал себя умным, изобретательным, настоящим народным
