ждать, уже было поздно. Тогда она под утро взяла частника, помчалась в Турово, все рассказала мамане. А мать говорит: ну и плевать, в смысле, бог дал – бог взял, слезами горю не поможешь, а теперь считай за то, что батяня пока не заберет, погуляешь еще по Москве на папашкины денежки, а бог даст – и институт окончишь. А она сейчас думает – дура была, лучше бы уж сразу куда-нибудь туда, а то тут у Нинки книжки посмотрела – чего в том институте делать, только позориться!
А там небось тоже люди живут, она среди них еще какой-никакой королевой станет. Батяня поможет. А нет – так найдет способ обратно сбежать, у Ладыгиных в роду сроду дур не водилось.
Я про себя усомнился в последнем утверждении, но решил придержать свое мнение при себе. Ясно, что каждая из сестер утаила от другой часть информации, и одна сестра умерла в результате попытки обойти другую. Было это сделано намеренно или нечаянно – бог им судья. Браслет получила та, которая была в комнате, а не в ванной. Была ли это простодушная Наталья или расчетливая Нина, играющая роль Натальи, прикидывающейся Ниной?.. В квартире она ориентировалась без малейшей заминки, прекрасно зная, где что лежит. Формально любой вариант был правдоподобен. Я слышал сказанное женщинами из столовой и Валей Лизуновой, поэтому знал правду.
–?Спасибо за чай-сахар, – сказал я ей. – Давай отправимся в тот мир. Ты получаешь то, что в конечном счете выбрала, а я, будем считать, выполнил порученное мне задание. Готова?
Она кивнула.
Я продел пальцы под браслет на запястье девушки – так, чтобы он оказался сразу как бы и на ее руке, и на моей.
–?Смотри, – сказал я ей, – делай как я: вглядывайся в узор и камушки. Кстати, а откуда взялись снотворные и зачем ты пригласила хозяйку прийти на следующий день? – В глазах у меня стало темнеть, и окружающее пространство заволакивалось туманом. Я приготовился увидеть танцующие огни и поющие сады Заречья.
–?В глазах все расплывается, – пожаловалось она. – Ничего я ее не приглашала. И пилюли как раз Сися дала. Специально принесла, сказала, что очень слабые, нужно помногу принимать. Она в первый Нинкин приезд заходила, я ей браслет показала, похвастала. Ей камушки синие еще понравились. Только она дура старая, ничего не понимает в таких делах. А пилюли на следующий день принесла, сказала – племянник достал.
–?Сися – это кто? – спросил я тупо, борясь с туманом в глазах.
–?Так говорю же – хозяйка наша. Мы ее так за спиной зовем. Ей и по фигуре подходит, и фамилия у нее Бондарь по мужу, а в девичестве она Сисякина. Ой, туманеет в глазах, уже не вижу, что тут вокруг в комнате.
–?Приготовься: сейчас прибудем в мир гномов, к твоему отцу-гному, – сказал я, пытаясь переварить новую информацию, соединяющую убийственные пилюли, хозяйку и Сисякина.
–?Не-а, – сказала она, – он мне рассказывал: это специальный переходник, сделанный гномами, но не к гномам. Потому что мой батя не гном. Он – кровка.
Туман замерцал и исчез. Что-то жестко передавило мне горло, и, теряя сознание, я понял, что мы прибыли в новый мир.
7
Свет мой, Зеркальце, скажи…
Очнулся я с жесткой болью в горле. Я сидел в глубоком кресле, обитом кожей (на всякий случай не буду думать – кто водится в этом мире и чьей кожей), в комнате, которая могла бы быть гостиной. Центр комнаты был устлан толстым пестрым ковром, вдоль стен стояло еще несколько однотипных кресел. В одном из них сидела еще не очнувшаяся, но дышащая Ладыгина. Окон в комнате не было, ровный мягкий белесый свет равномерно исходил из потолка. Пространство и освещение увеличивались большими зеркалами в простых рамах, заполнявших простенки. Зеркальная гостиная, подумал я, сюда бы канделябры со свечами – так даже красиво было бы. И потянулся из кресла. Отражение напротив повторило мое движение – да-а, выглядел я плоховато. Жалко, что нет окон: интересно, каков он – мир кровок. И что собой представляют сами кровки? По крайней мере, пока что я жив. Я потер горло – похоже, что меня кто-то слегка придушил.
Отражение не потрудилось повторить мой жест. Напротив, оно нагло ухмыльнулось и откинулось в своем кресле, закинув ногу за ногу. После чего заговорило, и голос из амальгамы звучал вполне четко, хотя и с несколько странным, стеклянным оттенком:
–?Что, зятек, горло болит? Надеюсь, я не слишком перестарался. Ну, давай начинать знакомиться, зятек. Ты кто был при жизни?
Вот тут как раз я и испугался. И даже на всякий случай нервно сжал руками колени и ущипнул себя. Щипок получился самый натуральный. С чего это – «был при жизни»? А еще я спросил:
–?Почему – зятек?
Мой визави посуровел.
–?А кто ж еще? Явился вместе с моей дочерью. При одном браслете. Ну-ка, колись. Кстати, это кто из них? Наташка или Нинка?
Булгаков писал, что говорить правду легко и приятно. Ну, насчет приятного это он явно загнул, а вот что говорить правду легче, чем врать… Я сглотнул воздух саднившим горлом и нырнул прямо в самый правдоворот:
–?Я – частный сышик, – начал я. – Ваша вторая дочь умерла. Это было самоубийство, но спровоцированное…
Рассказывал я целую вечность, иногда сбиваясь и возвращаясь к прежним деталям. Наверное, минут пятнадцать. Хозяин слушал внимательно. Молча, иногда притормаживая жестом руки. Сходство со мной сохранялось, хотя за время моего рассказа он слегка помрачнел и постарел – так я буду выглядеть в гробу, если доживу до преклонных лет.
–?Ладно, сыщик, – сказал он, когда я закончил свой рассказ и замолчал. – Я на тебя не в обиде. И даже оставил бы тебя здесь своим зятем, – я дернулся, и он успокаивающе махнул мне рукой, – сиди, сиди. С гномами у меня свои счеты. Значит, говоришь, Сисякин употребил то же слово, что и гномы – говорил о кровках?
–?Да, – подтвердил я, не понимая, к чему он клонит. – Кстати, честно признаюсь, что не знаю такого названия. Очень было бы интересно узнать, что у вас за мир, как вы выглядите и почему гномы вас опасаются.
Он улыбнулся. Ох, нехорошая была эта улыбка, с лицом, темнеющим в оливковый цвет и ощеривающая рот до ушей, открывющая бесконечный ряд мелких острых зубов.
–?Счастливчик ты, парень, – повторил он слова, сказанные мне прежде Бочаревым, – потому что не увидишь сейчас, как я выгляжу. Знаешь, почему в доме умершего занавешивают зеркала?
–?Ну, поверье есть, – осторожно начал я, – чтобы душа покойного не увидела себя в зеркале и не испугалась…
Он коротко и неприятно хохотнул.
–?Ха, чего бояться отражений или их отсутствия? Нет, зеркала закрывают, потому что это мы любим через них приходить. Мы приходим, когда чуем чью-то смерть. У гномов были войны с троллями, оба народца гибли во множестве, и оставшиеся в живых видели, как мы реем над мертвецами. Тогда-то гномы и тролли стали называть нас кровками. Сисякин сказал – кровки. Ну, что ж, будут ему кровки. Мы – духи, но ведь и духи бывают разные, верно? – Он принял позу декламатора, простер длань и напыщенно процитировал неизвестный мне текст: – О Духах сказано: Ты творишь Ангелами Своими Духов и служителями Своими пламенеющий огонь! – После чего, опустив руку, закончил обыденным голосом: – Духи прибирают души. Вы, человеки, зовете нас ангелами смерти.
Он вышел из зеркала. Это был уже не я. То есть не мое отражение, не мой облик. Но все-таки как бы человек, а не ангел с крылами. Просто человек, с которым я очень не хотел бы встретиться в пустынном месте ночью. Или вечером. Чего там – даже и в солнечное майское утро. Хотя одежда на нем была прямо карнавально-праздничная: средневековая короткая облегающая куртка с пристежными штанами-чулками, а поверх плащ с овальным вырезом для головы и с капюшоном, все переливающихся пурпурных и алых цветов.
–?Это тоже не мой настоящий вид, – успокоил он меня. – Чего уж там, человече, живи, покамест жив.
