Он принюхался, сделал несколько шагов и позвал чуть громче:
–?Кабейг! Ты здесь?
Из угла раздался невнятный звук – то ли храп, то ли стон.
Гость невесело фыркнул, подошел к занавешенному окну, очертания которого угадывались в полумраке, и отдернул тяжелую занавесь.
Стало светлей, но ненамного – мутное стекло было покрыто толстым слоем грязи. Вдобавок от потревоженной занавеси в воздухе заклубилась удушливая пыль.
Одним точным ударом ноги гость вышиб стекло. Свежий воздух показался ему сладким, как парное молоко.
–?Брось притворяться, вставай, – сказал он, не оборачиваясь. – Все равно ведь спиртное на тебя не действует.
За его спиной затрещало и заскрипело.
–?Теперь уже действует, – произнес сиплый голос. – Здравствуй, Тенна. Я не верил, что ты доберешься.
Гость промолчал.
Сзади послышались тяжелые шаги, потом глухой стук, и звук льющейся в металлическую посуду жидкости.
–?Вино – последний оплот слабых, – сказал Кабейг. – Я стал совсем слаб. Наверное, скоро умру. Выпей со мной, Тенна. Выпей хорошего вина. Они думают, что я пью кровь – так оно и есть. Я сам сажал эти лозы лет восемьдесят назад, и в каждую ямку капнул своей крови. Смотри, какое оно красное, Тенна. Красное и густое. Та кровь, что течет сейчас в моих жилах, бледная и жидкая. Ее я тебе не предлагаю… Тенна?
Гость обернулся. Глухо лязгнули ножны на поясе.
–?Ладно, – сказал он устало, – давай кубок.
Мгновение они смотрели друг другу в глаза, потом полный одутловатый мужчина завозился над столом, а его подтянутый гость закусил губу и уставился на какую-то картину, неразличимую под слоем пыли.
–?Серо, все серо. Не пепел, так пыль, – пробормотал он едва слышно.
Он взял протянутый Кабейгом кубок и осушил одним глотком. Вино было терпким и сладким и чуть уловимо пахло красными розами.
Кабейг на последнем глотке закашлялся, и кашлял надрывно и долго. Как только приступы кашля перестали его трясти, он снова наполнил кубки.
–?Зачем, Тенна? – хрипло спросил он. – Знаешь, все эти годы я задавал себе разные вопросы… сотни вопросов… десятки вопросов… и вот остался только один. Зачем? Ихаллу ты не вернешь, и остальных тоже. И себя не вернешь. Мир все равно уже не будет нашим, потому что нас нет. А они живут в этом мире, и… живут, и все. Разве ты можешь судить, какой мир лучше? Можно разрушить этот мир, можно создать новый – но прошлое утеряно безвозвратно. Так надо ли пытаться? Ортана говорил…
–?Ортана хотел стать единственным, – сказал Тенна сквозь зубы. – Неужели ты так и не понял? То, что содеял Ортана, он содеял намеренно.
–?Какая разница? – пожал плечами Кабейг.
–?Может, и никакой, – произнес Тенна, поднимая кубок. – Но он – не истинный творец, он убийца и разрушитель. Я иду в Башню. Дай мне ключ, Хранитель.
Этот кубок Тенна пил долго – все то время, пока Хранитель Башни медленно лез за пазуху, доставал оттуда медальон на золотой цепочке и долго разглядывал четкие геометрические контуры рисунка, словно портрет любимой женщины.
Тенна сделал последний глоток и вернул кубок на стол.
–?Во имя магии травы и радуги, воды и камня, – тихо сказал Кабейг и после паузы протянул медальон Тенне: – Возьми.
–?Благодарю тебя, Хранитель Башни Юга-и-Запада.
Кабейг выпустил медальон из рук и схватился за кубок. Он пил так торопливо и жадно, что вино пролилось ему на грудь.
–?Прощай, – сказал Тенна.
Кабейг оторвался от кубка и посмотрел на Тенну долгим взглядом. Ни следа винной мути не было в его глазах.
–?Да, друг, – медленно сказал он. – Благодарю за то, что понял меня верно. Я никому не судья. И я принадлежу теперь этому миру. Если ты уничтожишь его, я погибну вместе с ним. Если ты покинешь его, я останусь. Если ты изменишь его, я изменюсь по воле твоей. И даже если ты сумеешь вернуть наш прежний мир – меня не будет там, мое место здесь. А если ты потерпишь поражение, если ты не изменишь ничего и сам станешь частью этого мира – ты не захочешь видеть меня, я знаю. Что бы ни случилось, мы больше не встретимся. Прощай навсегда!
И он поднял тяжелый кубок в прощальном салюте.
Может, я и дура. То есть наверняка дура. Но не настолько, чтобы не разобраться.
Бабушка-покойница, ведьма старая, меня чему учила? Хочешь человека от других отличить – на рожу не гляди, в глаза гляди. Чужую личину нацепить хоть и непросто, но можно. А взгляд подделать нельзя.
Ну вот. Смотрю я на солнце, которое как раз за полдень перевалило, и начинаю думать, что мой утрешний дружок не объявится. А не объявится – так и прах с ним. Главное, деньги-то он мне уже отдал. Стало быть, с Мамочкой я теперь в расчете, в узелке на первое время кой-чего завязано – могу направляться, куда пожелаю. Спасибо Ортане, как говорится.
Как раз тут мой дружок выходит из-за развалин.
Жопа.
Приходится вставать – а уж как славно было валяться на теплых плитах! Он подходит ближе и даже руку протягивает, чтобы меня поднять. Заглядываю ему в глаза, и…
Темный, темный водоворот. Сумеречная тяжесть глубин. Неумолимое скольжение по медленной спирали – туда, вглубь. Темно-синий густеет до фиолетового. Фиолетовый сменяется черным. Глубже, глубже. Безвозвратно. Чернота сдавливает грудь. Воздуха мне! Звон в ушах…
Я вцепляюсь в протянутую руку, как клещ. И всеми силами души стремлюсь наверх, к простору и солнцу. Я чувствую, как он поднимает мое тело на ноги, и это дает мне силу для отчаянного рывка.
Я пробкой вылетаю на поверхность. В глазах пестрая круговерть – синее небо, желтая глина, коричневые развалины. Оказывается, я обалдело верчу головой во все стороны.
Да чтоб меня тролль трахнул! Полное впечатление, будто я только что ныряла – и куда глубже, чем надо. Хочется попрыгать на одной ножке и вытряхнуть из ушей темноту.
–?Что с тобой? – спрашивает он.
–?П-перегрелась на солнце, – лепечу я и отворачиваюсь, чтобы не встретиться с ним взглядом.
Его взгляд – омут. Страшный, притягательный. Нездешний. Взгляд – бездна. Древняя, опасная. Манящая. Нет, это не тот человек, с которым я провела ночь! И вместе с тем – он. Но человек ли? Кто же он?! Бабушка, подскажи – кто?
Он подхватывает меня на руки, делает два шага в сторону ближайшей тени. И останавливается. Я высвобождаюсь из его рук.
К чахлому деревцу за обломками стены привязан грязный черный осел, навьюченный поклажей. Осел задрал морду и объедает листья с верхних веток, потому что с нижних он уже все сожрал.
–?Это твой? – удивленно говорит тот, кто еще сегодня поутру был человеком. – Разве до Башни так далеко?
–?Нет, – отвечаю я. – Но ты обещал забрать меня, увезти с собой. Помнишь?
Он задумчиво смотрит на меня и кивает:
–?Помню. Хорошо, я заберу тебя отсюда. Если получится то, для чего я иду в Башню.
–?Кстати, я иду с тобой, – говорю я.
–?Нет, – говорит он.
–?Да, – говорю я.
Он молчит и смотрит на меня, а я смотрю на глину под ногами. Сначала он смотрит просто так, а потом… Такой взгляд я хорошо знаю. Он впечатывается в меня, как раскаленное клеймо. У меня
