глаза. И тут же увидела что-то большое, бесформенное. Но, вместе с тем как будто у этого нечто было что-то похожее на голову, и, на ней, вполне отчетливый рот, и два темных пятна, по форме похожей на глаза. Но, Ева почему-то сразу поняла, что это не глаза, этому существу не нужны были глаза, она жила в вечной темноте. Ноги, угловатые, тонкие, никак не могли носить такую тяжесть. Сзади ее раздался какой-то шорох, Ева оглянулась, и поняла, что там, у выходов в какие-то небольшие норы, стоят несколько муравьев. Таких огромных муравьев Ева еще не видела. Это были особи размером с хорошую, вроде сенбернара, собаку. И, по тому, как они быстро и нервно шевелили своими усиками, Махульская поняла, что сейчас они на нее кинуться.
'Муравьи, это значит сзади, это их мамка', — поняла она, и мурашки побежали уже по ее спине. Про муравьиную иерархию Ева была достаточно наслышана. Этими рассказами ее пичкала соседка по Ковчегу, биолог Инесса. Она потянулась, было, к пистолету, но, потом опустила руку. Это было бесполезно. Здесь, на глубине десятков метров, с семью зарядами против тысяч хозяев этого жилища. Ева стояла, и ждала смерти. Но, муравьи вдруг успокоились, и, побежали по кругу, куда-то за громадную туша матки. А часть их, обогнув Еву, подбежала как раз к тому месту, которое Ева определила как голова.
— Ты кто? — Вдруг услышала Ева. Она даже растерялась, здесь, в этом муравьином подземелье, вдруг звучит человеческий голос?
'Откуда они знают польский'? — Еще подумала она. Только потом Ева поняла, что голос этот она услышала внутри своей головы.
— Я? Я Ева, — вслух ответила она.
— Е-ва, — чуть нараспев повторил голос. И она догадалась, повернулась, и посмотрела в те, еле заметные глаза на этом бесформенном теле.
— А ты… ты кто? — Спросила Ева.
— Я, Фрая. Я — мать.
— Ты, муравьиная мать?
— Да, ты все поняла?
— Поняла. Как ты это делаешь?
— Что?
— Как ты говоришь со мной?
— Я со всеми так говорю. С моими солдатами, с моими слугами. Я ими управляю, и я все вижу их глазами. Мне не нужны мои глаза или ноги. Я и так все знаю, и все вижу.
Это все было так невероятно, что Ева почувствовала странную слабость, словно из ее тела внезапно выдернули позвоночник.
— Ты хочешь отдохнуть? — Поняла ее Фрая. — Садись сюда, прислонись ко мне.
Ева выполнила эту просьбу. Фрая на ощупь оказалась теплой, мягкой, и в тоже время упругой, словно одна большая, женская грудь.
— Ты хочешь, есть? — спросила хозяйка.
— Да, — призналась Ева.
— Сейчас тебя накормят.
Вскоре к Еве подбежал один из муравьев, в передних лапках он держал какой-то кусок, размером с булку хлеба. Ева взяла это нечто, ни чуть не сомневаясь, откусила. Больше всего это по вкусу напоминало мед, и даже с легким, цветочным запахом.
— О, как вкусно! — Похвалила пищу Ева.
— Тебе она нравится? Я так рада.
— Это что такое? Мед? Вы его делаете из цветочной пыльцы?
— Это такая штука… Как тебе объяснить? Ее мне вырабатывают специальные кормилицы. Из всего, что попадается — листьев, или других насекомых.
Фрая разговаривала с Евой, а сама тем временем тоже поглощала приносимую своими подданными пищу. Вскоре другие муравьи начали выносить из-за ее тела небольшие, с ту же булку хлеба, белые, продолговатые яйца.
— Ты откуда? — Спросила Фрая.
— Как тебе это сказать? — Ева заметила, что невольно говорит вслух.
— А ты не говори, ты думай. Вспоминай. Я все увижу.
Ева прикрыла глаза, и вспомнила родную планету, свой дом, отца, мать, любимого парня, с которым рассталась за два дня до вторжения. Все это было теперь так далеко, что по ее лицу невольно потекли слезы.
— Не переживай, — утешила Фрая, — Ты же выжила. Вспоминай дальше.
И Ева вспомнила все: вторжение хинков, ее спасение, гибель Земли, полет в Ковчеге, то, как они опустились на эту планету. Все это пролетело в ее голове со скоростью запущенной на повышенной скорости кинопленки.
— Как все это интересно! — Отозвалась на ее воспоминания Фрая. — Я ведь обычно вижу только то, что видят мои солдаты. А мир, оказывается, устроен совсем не так. Я всегда догадывалась об этом, но не знала точно. Не было других данных, с другой высоты, с другого роста.
Между тем Ева заметила, что бесконечный поток муравьев иссяк. Она ощутила беспокойство, исходящее от ее гостеприимной хозяйки.
— Что-то случилось, что-то не так? — Спросила Ева.
— Да, сначала там, вверху, был пожар, а теперь льет очень сильный дождь.
— И что? Разве это плохо? Он потушит пожар.
— Он уже потушил. Но… Такого дождя еще не было никогда. Мои солдаты гибнут сотнями. Они затыкают своими телами ходы, но вода пробивается все ниже и ниже.
— Мы тут утонем?
— Не знаю. Такое на моей памяти в первый раз. Ты не волнуйся. Если это суждено, то этого не избежать. Ты пока поспи.
Ева хотела сказать, что не хочет, но веки девушки, словно сами, сомкнулись. Она задремала, и проснулась минут через двадцать, от того, что Фрая немного пошевелилась.
— Что, что такое? — Спросила Ева.
— Дождь перестал. Мы выжили. Но столько погибло… Мне предстоит рожать много-много новых солдат.
— Мне можно будет выбраться отсюда наверх?
— Не сейчас. Вода спадет не скоро. Расскажи мне еще что-нибудь.
— Про что?
— Расскажи мне о любви. Это так интересно.
— Это трудно рассказать.
— А ты не говори, ты думай, вспоминай.
Ева прикрыла глаза, и вспомнила лицо Анджея, такое, каким она увидела его в первый раз, на той самой вечеринке у двоюродной сестры. Она снова ощутила ту волну тепла, которая накрыла ее тело, то кружение головы, как у нее внезапно начали подгибаться ноги, когда он, ведя под руку Ванду, вдруг обернулся назад, и подмигнул ей, пятнадцатилетней малышке. Потом был самый несчастный день в ее жизни, и Анджей под руку с Вандой в подвенечном платье. А потом была та ночь, когда он пришел к ней, уже семнадцатилетней студентке Варшавского университета. Она увидела его нахальную улыбку, под этими его роскошными усами, услышала его хрипловатый голос: — Я, кажется, тебе нравлюсь, детка. Я сегодня у тебя заночую. А то твоя сестренка стала слишком капризной. Пора ее немного проучить.
Может, что-то было в этом меде, может, это Фрая как-то стимулировала ее мозг, но воспоминания Евы были яркими, цветными, и она вспоминала все, чувства и даже запахи. Она снова чуть не задохнулась от невероятного запаха французского одеколона Анджея, и от запаха пота его могучего тела после ночи ее прощания с девственностью.
Еве не захотелось вспоминать все дальнейшее, грустное и печальное, она просто оборвала все на самом пике счастья.
— Вот это и есть любовь, — сказала она вслух.
Фрая долго молчала, потом призналась: — Да, это удивительно. Я не переживала ничего такого. Я
