назад облачные массы на полюсе пришли в движение и в данный момент несутся на нас.
Флит, вскрикнув, кинулся к энергетическому щиту. Тут взгляд его упал на нечто еще более страшное. Основной показатель государства, косинус пси, катился вниз. Флит метнулся к щиту, где вычерчивался тангенс тэта. Тангенс тэта стоял прочно на девяноста.
– Генерал! - простонал Флит, обернув к Бреде искаженное страхом лицо.-Армия еще в ваших руках, но государство разваливается. Синхронизация общества летит ко всем…
Бреде подскочил к Флиту, схватил его за шиворот и потряс. Командующий КВВ безвольно лязгал зубами.
– Идиот!-прошипел генерал.-Ваше личное счастье, что с государством что-то случилось, иначе гамма- каратели… Включайте аварийную сигнализацию по всем каналам!
Флит кинулся к пульту.
Не прошло и секунды, как планета была оповещена, что государственный строй Верхней Диктатуры свела непонятная судорога. Бреде потащил Флита к дверям Пульта-Престола.
– Еще не все потеряно,-сказал генерал с обычной невозмутимостью.- Будем поднимать Властителя, если он уже сам не вскочил. Пусть он налаживает свою разваливающуюся синхронизацию. По-моему, произошло чудо.
– Это революция,- бормотал вконец ослабевший Флит.- К нам проникли земляне! Боже мой, теперь нам крышка! Как вы думаете, не запросить ли срочной помощи у Олигархов Демократии?
– Кретин! -только и ответил ему генерал.
Причиной катаклизма, потрясшего государственный строй Верхней Диктатуры, был, разумеется, Эриксен.
Сержант Беренс доказал солдатам, что вырвавшиеся у него по запарке слова об отдыхе не имеют ничего общего с его истинными намерениями. После учений взвод не шел, а полз в казармы. Солдаты были столь измучены, что половина их отказалась от ужина. Эриксен со стоном повалился на койку. Ему пришлось хуже, чем другим,-сержант вымещал на нем злобу. Вся казарма давно храпела, а к обессиленному Эриксену сон не шел. Эриксен, охая, ворочался на койке. К нему подобрался Проктор.
– Послушай, парень,- сказал Проктор, переходя на ты, что в Верхней Диктатуре считалось серьезным проступком.- По-моему, ты все-таки чудотворец.
– Чудотворцев не существует,- вяло возразил Эриксен.
Проктор жарко зашептал:
– Не говори так, парень. Это раньше не существовало, в дикарские времена. Конечно, пока человек не овладел природой, все совершалось по естественным причинам, как бог положил. Чудеса были технически неосуществимы, вот и все. А сейчас, когда так высоко… понимаешь? Без чудес нынче просто невозможно. Мы же не дикари, чтобы обходиться без чудес.
Не дождавшись ответа, Проктор продолжал:
– Как я услышал, что сержант орет твоим голосом твои слова, я тут же смекнул, что произошло чудо.
– Нормальная телепатия,-сказал Эриксен.-Сеанс гипноза на расстоянии. Я внушил Беренсу, что надо говорить, только всего.
– Не телепатия, а чудо,- стоял на своем Проктор.- И не гипноз, частное дело двух человек, а энергетическая эманация, нарушившая структуру государства,- вот как надо толковать твой поступок, парень.
– Не понимаю вас, Проктор.
– А чего не понимать? Это же не Беренс кричит на нас, а полковник Флит орет нам голосом Беренса. А в полковнике кричит генерал Бреде, а генералом командует само Его Бессмертие. Неужели ты этого не проходил в школе? Во всех нас, сколько ни есть людей, мыслит, чувствует и командует Властитель-19, а что нам кажется, что это наши мысли, наши чувства и наши голоса, так на это v нас есть свобода воображать… будто мы… Разве не так? И ты не голос Беренса заглушил, нет. Ты заглушил в Беренсе голос Флита, то есть голос Бреде, то есть голос самого его Бессмертия… Ты голос всего государства заглушил, вот что ты сделал. А государство защищено энергетической базой в тысячу миллиардов киловатт, и все эти тысячи миллиардов киловатт ты единолично… И вот я спрашиваю тебя - разве это не чудо?
– Чего вы хотите от меня?- устало спросил Эриксен.
Проктор зашептал еще жарче:
– Сотвори опять чудо! Раз ты сержанта Беренса сумел, ты с такой же легкостью… Это же одна цепочка, пойми! Одним винтиком завладеть, вся машина в руках. Вот слушай, что я скажу. На полюсе концентрируют тучи, чтоб внезапно бросить их на.врагов. Двинь эти тучи на нас. Небольшого бы дождя, понял?
– А зачем вам нужен дождик?
– Во-первых, врагов не зальет, их механизмы не потонут в болотах,-соваться к ним будет рискованно. А во-вторых, все раскиснет у нас и взглядобойные орудия застрянут,- обратно не с чем соваться… И вместо войны пшик!
– Вы не хотите войны?
– Ты ее хочешь? Я хочу домой - одного… И чтобы все эти централизации и тотализации… Ты меня не выдашь, парень?
– Конечно, нет. К тому же я не так проницателен, как нейтринные соглядатаи, и не так жесток, как гамма-каратели.
– Станут эти важные приборы заниматься нами! У них хватает возни с приближенными Его Удивительности. Ох, Эриксен, развалить бы этаким умелым чудом всю чертову иерархию, а самому в сторону! И жить, не оглядываясь на соседа, и делать, что тебе по душе, только бы это не мешало другим, и чтоб никаких войн и вражды! Подумаю, сердце замирает,- такая простота жизни!
Эриксен вгляделся в рыжего Проктора. В полусумраке казармы цвет волос не был виден, зато ясно виделось, как пылает его лицо и как сверкают глаза. Он уже не шептал, а кричал тихим криком. Эриксен с полминуты молчал, потом сказал:
– Знаете ли вы, что такой, образ жизни уже осуществлен на Земле?
– И знать не хочу! Эта штука мне по душе, а где она осуществлена, мне все равно. Так сотворишь чудо?
– Я уже сказал вам: чудес не существует.
– А я повторю: мы не дикари, чтоб не верить в чудеса. Развитие науки сделало возможным любое чудо. Сотвори чудо, Эриксен!
Эриксен понял, что от странного солдата не отделаться.
– Ладно, постараюсь. А теперь давайте спать.
Проктор убрался, а к Эриксену долго не шел сон. За стеной казармы ревел ночной ураган. В казарме воздух кондиционировали, но тонкая пылевая взвесь проникала сквозь микроскопические поры в стенах- было трудно дышать.
Эриксен лежал с открытыми глазами, но видел не казарму, а то, что было вне ее,- огромную, неласковую к человеку планету. Как его предков забросило сюда? Почему они остались здесь? Почему, нет, почему они из людей превратились в бездушные механизмы?
Эриксен задыхался, ворочался, снова и снова думал о том, о чем на Марсе думать было запрещено. И вдруг вскрикнул, такая пронзительная боль свела мозг. В голове творился сумбур: слышались чьи-то стоны и визги, поскрипывания, потрескивания, что-то словно двигалось, что-то бормотало бесстрастно: 'Косинус пси - девяносто девять и пять десятых, полная синхронизация! Косинус пси-девяносто девять и пять!… Ах! Ах! -вдруг кто-то зарыдал в мозгу.- Гоните сюда эти проклятые тучи, гоните их сюда!' Эриксен напряженно, без мыслей, вслушивался в шумы мозга, пытаясь в них разобраться, но разобраться было невозможно, их можно было лишь слушать. Тогда он стал сам размышлять, но мысли так неохотно рождались и так медленно тащились по неровным извилинам мозга, так запинались на каждой мозговой колдобине и выбоине, словно каждая тянула за собой непомерно огромный груз, изнемогая под его тяжестью. 'Тучи! - трудно думал Эриксен.-Ах, да… тучи… Нет, что же?… Тучи… Вот оно что-эти тучи!… Ах, нет-синхронизация… Нет, куда же я? Ах, что… что со мной?…' Он вяло, словно в сумрачном полусне, полубреду, удивлялся себе: он здорово переменился в эту ночь. Ему не нравилась перемена. Нет, раньше он мыслил легко и свободно, мысли вспыхивали, как огни, проносились стремительно, как тени, что же, нет, что же произошло? 'Тучи,-
