Плавшич, которая, как и многие другие деятели РС, жила в этом весьма дорогом и престижном отеле). В Белграде, в русской православной церкви, мы познакомились с новыми добровольцами, посланными отцом Василием. Первый доброволец, якобы белорусский монах, в отряд так и не попал, так как решил вернуться домой. Двое других, члены монархической организации «Имперский орден — союз», в отряде задержались недолго. По-моему, они были слишком молоды и неопытны, поэтому послужили темой для новых анекдотов. Рассказывая о военной подготовке в своей организации, они упомянули о том, как в чистом поле строили редуты (вероятно, подразумевая траншеи) из земли и бревен, а на вопрос кого-то из наших, где же они в чистом поле взяли бревна, дали ответ «о совсем маленьких ёлочках». Но, в принципе, неприятностей они не доставляли, да и сами заявили, что прибыли на войну ненадолго, ради «разведки» для своего монархического отряда, впрочем, так и не прибывшего.
Куда более экзотичной фигурой оказался парень с Камчатки, решивший почему-то ехать к своей девушке в Перу через Югославию: за это его и прозвали «Перуанцем». Перуанец у нас тоже долго не задержался, но зато несколько дней провел в отряде специальной милиции «Кула». В этот отряд мы тогда хотели перейти все вместе, так как люди устали от неустроенности в чете Алексича, но из-за близких отношений между последним и командиром этого отряда, «Ченой», перехода не получилось.
В августе наша группа из Леонида, Дениса, Романа, «Тролля», Андрея, «Кренделя», «Барона» и «монархистов» побывала на очередном «положае». Показали себя ребята хорошо. Лёне, командовавшему этой группой, удалось сплотить их в одно целое. Такая группа в местных условиях являлась немалой силой, а наши ребята были тогда готовы пойти на любые боевые задания. Но отряд оказался в непонятном, подвешенном состоянии. Местному сербскому командованию, в том числе воеводе, ничего не стоило всего лишь объяснить необязательность нашего пребывания здесь. Вместо этого начались интриги, от которых нам стало предельно тошно. Парадоксально: нас со всех сторон называли «наемниками», а мы имели месячную зарплату в 50 динаров (то есть около 30 долларов вначале). По приезде я узнал, что главный источник доходов наших ребят — продажа электросчетчиков из пустых зданий на первой линии обороны Гырбовицы, а также нескольких десятков рулонов ковров «теписонов» (их вытащили из здания на берегу Миляцки, не только не занятого сербскими войсками, но и заминированного). Даже продуктами наш отряд обеспечивался плохо. Вдобавок куда-то пропало знамя нашего отряда, и это символически означило начало конца нашего 3-го РДО. Впрочем, помимо объективных причин, характерных для всего сербского войска, существовали и особые причины этого конца, также достаточно понятные.
Проистекало это из-за довольно специфического местного народного характера, склонного, с одной стороны, к эйфории и самонадеянности, а с другой — к потребительскому отношению, даже к тем, кто стремится им помочь. Подобные склонности весьма типичны, и не обращать на них внимания было просто невозможно. Элементарный пример: несколько тысяч человек жило на территории за линией фронта, шедшей через Еврейское кладбище от «Дебелого бырдо» до магистрального автопути, а за все время существования нашего отряда просто зашли к нам в гости и хоть чем-то помогли лишь несколько человек. Конечно, наш отряд был не подарком, пьянки и драки не были редкостью, но, с другой стороны, мы сыграли большую роль в обороне позиций в этом районе. Мусульманское командование, видимо, ценило нас больше, нежели сербское. После войны я узнал, что оно несколько раз откладывало нападения на эти «наши» позиции, чем сохранило немало жизней местных жителей. Последние же, очевидно, в своем большинстве этого либо не понимали, либо не ценили. Так что нет ничего удивительно, что воевода Алексич согласился на то, чтобы наш отряд был заменен добровольцами из Сербии и Черногории, а также местными добровольцами (из числа тех, кто, как правило, составлял ближайшее окружение Алексича). Никто из нас о подобных планах даже понятия не имел. Вопрос: почему все это не было сделано открыто? В конце концов, наш отряд готовы были принять и в других частях и подразделениях.
Уже по приезде я обнаружил, что Йово, с которым у меня были нормальные отношения, находился в большом конфликте с Леонидом. Этому конфликту был придан едва ли не межнациональный характер. Конечно, Леня был далеко не подарок и конфликтовал со многими ребятами нашего отряда, но непонятно, почему этот конфликт (формальная причина — невозвращенные Йово колеса с одной русской машины) не мог быть решен путем разговора. Было очевидно, что Йово действовал не самостоятельно, и в случае более масштабного конфликта могло бы появиться немало трупов. Конечно, серьезных столкновений между нами и добровольцами из Сербии не было, все обошлось несколькими словесными перепалками. Однако случались конфликты и иного плана. Однажды мы обнаружили ручную гранату, поставленную на растяжку в нашу машину, а в другой раз — несколько пулевых пробоин на лобовом стекле. Так как эта машина стояла у штаба роты, все подозрения были направлены в адрес четников (правда, и в адрес одного русского, находившегося в конфликте с владельцем машины). Однако никто ничего не говорил, и все осталось без последствий. Хотя некоторые наши ребята хотели перед своим отъездом поставить взрывчатку под машины нескольких местных сербских вождей. Мне же это казалось абсурдным, не хотелось прибавлять к боям с мусульманами и бои с сербами. Поэтому все ограничилось одной ручной гранатой, подброшенной мною для острастки рядом с домом, где спали добровольцы из Сербии.
Когда официально был создан воеводой интервентный взвод, и были поделены четнические чины, то многим из нас не понравилось, что мы даже не были приглашены на этот «праздник жизни», хотя на эмблеме взвода писалось «Саша Рус» (Саша Шкрабов). Между тем Саша прославился «акциями», в которых он воевал вместе с русскими, и хотя бы поблагодарить его бывших соратников вполне было можно. Я же с удивлением узнал, что Йово говорил местным: мол, зачем «мы должны идти на “положаи”, когда есть русские». Многие местные сербы его в этом полностью поддержали (хотя они же между собой и Йово, и собравшихся вокруг него добровольцев из Сербии и Черногории, как и нескольких местных сербов, считали пьяницами и уголовниками). Потом я уже увидел, какое раздражение у этих добровольцев вызывают местные сербы, когда наш знакомый, одноногий Ненад, начал подтрунивать над ними, когда у них сгорел дом с оружием и боеприпасами. В ответ на намеки Ненада о чрезмерном потреблении ими алкоголя, один из добровольцев обрушился с ругательствами в адрес местных «испорченных» и «подлых» местных сербов, за которых они, добровольцы, воюют.
Впрочем, для обвинений местные имели немалые основания: среди добровольцев было полно сброда, принимаемого без всякого контроля. Такие «добровольцы» негативно воспринимались местными. Но многое зависело от командования: так, в мае 1995 года несколько добровольцев вместе с Чубой смогли занять пару бункеров в неприятельской обороне на «Дебелом бырдо», прорвав ее с боем. Однако они были лишены должного статуса, руководства и командования, и их отряд быстро распался. Одним из лучших среди них был Сречко, который и оказался единственным погибшим. Но имели эти добровольцы и иные потери, когда один из местных сербов, вошедших в состав их отряда, вместе с несколькими добровольцами в конце 1994 года залез в чужой сербский дом, где подорвался на растяжке, поставленной хозяином. Это был не единичный случай, так как по нашему району прошла волна краж, причем обкрадывались дома тех людей, которые отправлялись на «положаи» или в «акции», и было очевидно, что действуют воры, не только хорошо организованные, но и осведомленные из штаба. Подрыв на растяжке раскрыл исполнителей многих краж, но значения этому не придали. В конечном итоге положение добровольцев было тяжелым, о чем кое-кто из них сам нам потом жаловался. Большинство либо сразу уезжали, либо перебирались в другие подразделения. «Крендель», перешедший с сентября к ним, рассказывал о кавардаке в их среде, и неудивительно, что существование их отряда закончилось большим конфликтом между Йово и воеводой, в котором оставшиеся добровольцы из Сербии встали на сторону Йово. Не обошлось здесь без криков и угроз оружием с обеих сторон. В общем-то, в той анархичной войне все добровольческие отряды заканчивали существование схожим образом, если их командирам не удавалось выбить для них официального статуса. В конечном итоге все сербские войска тогда тонули в анархии, и примеры дисциплинированности были редки, тем более, действительно слаженная работа в бою часто подменялась картинной, без внутреннего содержания. Во всем этом была виновата система военной организации и подготовки, как и по большому счету, вся политика сербской стороны, а мы просто резали глаз. Если даже добровольцы Алексича, среди которых были действительные ветераны боевых действий еще с 1991 — 1993 годов, и которые на войну попали по каналам радикалов, оказались в столь подвешенном состоянии, то уже одно то, что наш отряд просуществовал больше года, пусть как маленькое, но боевое подразделение, было большим успехом. Мы оказались более весомым фактом, нежели многие российские официальные и оппозиционные политики, приезжавшие на сербскую сторону с визитами дружбы, но не пытавшиеся хоть чем-то помочь существованию нашего отряда. Наш отряд имел в какой-то мере слишком высокие задачи для этой войны и
