чеченцев.
– Но как все это связано с Гумилевым?
– Терпение, мой друг, терпение. Блюмкин всегда был неравнодушен к мистике. Его увлекали рассказы про таинственную Шамбалу. Одно время он был теософом и проповедовал теорию «полой Земли». Так или иначе, но наш герой добился того, что чекисты послали его в Тибет, где он намеревался найти Шамбалу. Прикинувшись монахом-странником, Блюмкин пристал к экспедиции знаменитого философа и художника Николая Рериха. Позже Блюмкин был резидентом советской разведки в Китае. Потом под именем купца Султана-заде он был переброшен на Ближний Восток, где, по легенде, торговал хасидскими раритетами. Он создал разведсеть в Египте, Турции и Саудовской Аравии. Не будет большим преувеличением сказать, что Блюмкин оплел разведсетью весь Ближний и Дальний Восток. В тысяча девятьсот двадцать восьмом году Блюмкина обвинили в троцкизме, арестовали и расстреляли. Но некоторые исследователи считают, что Блюмкину удалось избежать расстрела.
– Куда же он девался потом?
Вершинин насмешливо развел руками:
– История об этом умалчивает. Возможно, он продолжил работать на советскую разведку, но уже под другим именем. Блюмкин был мастером перевоплощения. Некоторые современники описывают его как худого аскета с яростно горящими глазами, другие – как сладострастного толстяка с вечно мокрыми губами. По воспоминаниям одних, он был брюнетом, другие уверены, что он был рыжим.
– А вы-то сами что думаете по поводу его смерти? – поинтересовался отец Андрей.
Писатель усмехнулся.
– Блюмкина убивали шесть раз. Дважды холодным оружием, четыре раза – из «браунинга» и «нагана». Но никак не могли убить. Его хранила какая-то тайная сила. Сам он стрелял превосходно, причем с обеих рук.
– Вы как будто восхищаетесь им? – заметил отец Андрей.
Вершинин досадливо поморщился:
– Биография Якова Блюмкина состоит из сплошных контрастов. Он подписывал смертные приговоры, убивал людей… Я уверен, что арест Гумилева организовал именно Яков Блюмкин. Он хотел вытянуть из Гумилева информацию. Больше всего его интересовали африканские колдуны из тайного братства «зверей». Они… – Вершинин икнул. – Извините… Они скрываются в африканских лесах и не выходят на контакт с европейцами.
– Но…
– Выпьем еще по бокалу? – предложил Вершинин.
– Я пас, – сказал дьякон.
– А я выпью. Официант!
Получив новый бокал с коктейлем, писатель понюхал его, покачал головой и, сказав себе «чин-чин!», в два больших глотка ополовинил его.
– Что такого важного мог узнать Гумилев во время своей третьей экспедиции в Африку? – спросил отец Андрей.
Вершинин облизнул губы и пьяно усмехнулся:
– Колдуны-«звери» не тронули его. А возможно… Возможно, и наградили.
– Чем?
Писатель поднял указательный палец и торжественно изрек:
– Даром предвидения!
Отец Андрей помолчал, затем, решившись, достал из сумки клочок бумаги со стихами и рисунком и протянул его Вершинину.
– Я хочу, чтобы вы взглянули на это.
Писатель посмотрел на рисунок, затем перевернул листок и глянул на стихи.
– Черт бы меня побрал… – прошептал он. – Это написано рукой Гумилева! Черт бы меня побрал, – снова прошептал писатель и вперил взгляд в листок бумаги. Губы его шевелились в такт стихам. Неожиданно он замер и с мрачным испугом посмотрел на отца Андрея.
– Кто вы? – хрипло спросил он. – Кто вы такой?
– Диакон Андрей Берсенев.
– Дьякон? – Вершинин усмехнулся и покачал головой: – А как будто и не дьякон. Скажите-ка лучше, дьякон, как это попало к вам в руки? Где вы это взяли?
– Это листок из тайного дневника Гумилева? – спросил отец Андрей.
Писатель кивнул:
– Похоже на то. Только я… Я ничего не понимаю!
– Вы ведь сами сказали, что «люди-звери» наградили Гумилева даром предвидения, – напомнил отец Андрей.
– Ну да, – снова кивнул Вершинин. – Но эти стихи… Это определенно предсказание. Апокалипсис от Гумилева. Постойте… Что тут написано? – Он снова опустил взгляд на клочок бумаги. – Первый год тысячелетия… Голова Аргуса… Крушение мира под знаком Овна… По гороскопу Овен – это третья декада марта?
– Похоже на то.
– А как насчет места? Вы уже выяснили, где это произойдет?
Дьякон покачал головой:
– Нет.
Вершинин на секунду задумался и вдруг сказал:
– Это может произойти в России. – Блуждающий взгляд его упал на полки с книгами. – Вы хотя бы немного разбираетесь в живописи? – поинтересовался он.
– Немного разбираюсь.
– Вам знакомо такое имя – Лукас Кранах?
– Конечно.
Писатель лукаво прищурился.
– Как по-вашему, этот художник был невежественным тупицей?
– Не думаю.
Вершинин встал из-за стола и подошел к стеллажам. Вскоре он вернулся, неся в руках живописный альбом. Усевшись на стул, писатель поправил очки и стал листать его. Наконец нашел нужное место и повернул альбом к дьякону.
– Взгляните сюда! – Он ткнул худым пальцем в репродукцию. – Это картина Лукаса Кранаха «Отдых во время бегства в Египет»! Вам ничего не кажется странным? Белая береза, елочка, присыпанная снежком… Разве это похоже на южный пейзаж? А вот для средней полосы России такой пейзаж типичен!
– Забавно, – согласился дьякон, разглядывая репродукцию.
– Не то слово! И таких «забавных» вещей в средневековой живописи много. Можно, конечно, обвинять великих художников в глупости и незнании исторических реалий. А можно предположить, что они пользовались источниками, которые современным ученым недоступны. Просто потому, что они уничтожены.
Вершинин отхлебнул из бокала, облизнул мокрые губы и задумчиво продолжил:
– Я много думал об этом. Что, если библейский Иерусалим – это наша с вами Москва? Ведь место нынешнего Иерусалима было установлено сравнительно недавно. Прямых доказательств нет. Археологические раскопки ничего не дали. Вот историки и условились считать, что Иерусалим располагался на месте арабского поселения Эль-Кудс. Просто ткнули в этот населенный пункт пальцем и сказали: «Здесь будет Иерусалим!» И никого не смущает, что в этом месте нет ни одной горы, которую хотя бы условно можно назвать Голгофой.
– Я слышал об этом, – кивнул отец Андрей. – Но считать Иерусалимом Москву по меньшей мере абсурдно.
– Да ну? – Писатель криво усмехнулся. – А я могу привести вам целую сотню доводов и доказательств. Правда, это займет слишком много времени.
– Приведите хотя бы одно, – попросил отец Андрей.
