выкрутасы, Гена решил вспомнить молодость – он один из немногих летчиков, которые могут долго держать перегрузки. На вводе в петлю и на виражах я терял сознание и приходил в себя лишь через несколько секунд. Такие полеты – какой-то особенный мужской мазохизм. Но как приятно после них сознавать, что ты все преодолел и смог вернуться на землю!
Бедолага Экзюпери говаривал: «Человек в воздухе лучше человека на земле!» От летчиков просто веет мужественной чистотой и могучей романтикой. Летчики – это сердце нации. А тех охламонов в Кремле и окрестностях, которые относятся к этому сердцу как к аппендиксу, я бы просто расстреливал в Александровском саду из мелкокалиберной винтовки – чтобы дольше мучились. Летчики-испытатели – это спрессованный в одном элитном коллективе генофонд нации. Их собирают, точнее собирали, штучно по всей нашей необъятной державе. Пестовали, как скрипачей. Жаль, что добрая половина из них встречает свое сорокалетие на геройском кладбище в Жуковском под памятниками с пропеллерами.
Я ведь тоже после школы хотел поступать в летное училище! Не прошел медкомиссию… «Ладно, – сказал я судьбе,– объедем по кривой!» И поступил в авиационно-технологический. Но тут все как раз посыпалось – и пламенный мотор советской авиации заклинило… «А вот и хрен тебе мелко порубленный! – сказал я все той же судьбе. – Врешь – не возьмешь!» И пошел в авиационный бизнес, который не менее опасен, чем испытательный полет. Но это не риск жучилы, готового просадить в Лас-Вегасе в рулетку бабки, нажитые на крови отстреленных партнеров и соплях обобранных советских лохов. Это другое! Когда я получил свой первый кредит на развитие малой авиации, умные люди мне говорили: «Павлик, ты добрался до своей сосиски. Утащи ее в какое-нибудь тихое место и грызи впотай. Еще и внукам хватит!» Но я выбрал небо. Понимаешь ты, писателишко, небо! Я строю свою Вавилонскую башню и не виноват в том, что в наше время кирпичи кладут не на цемент, не на раствор, а на дерьмо и кровь. На кровь и дерьмо! Я это время не выбирал – оно прыгнуло мне на загривок. Нет, не прыгнуло… Век-шакал… Он, мерзко воя, бродит вокруг и сужает круги. И теперь или я его, или он меня. Понимаешь? Вот и таскаю с собой повсюду Толика с пистолетом. Надо пережить, перехитрить… Когда-нибудь кровь с дерьмом затвердеют – и тогда уже мою башню не своротишь. И тогда козлы-потомки будут еще долго разгадывать секрет неколебимости этого вечного раствора!
– Хороший монолог? – Павел Николаевич допил донское игристое и посмотрел на часы.
Поезд уже въезжал в новый день, и утренний свет, словно вода с лимонным соком, смешивался, с желтым светом ночников.
– Неплохой, – уклончиво ответил я.
– Обязательно вставь в повесть!
– Не стоит…
– Почему это?
– Неправдоподобно. «Новый русский» не может произнести такой монолог. По определению…
– Но я ведь произнес! – опешил он.
– Не надо путать литературу с жизнью. В прозе главное – логика характера… А тут нате вам – Экзюпери… Думаю, не стоит вставлять.
– А ты не думай. Музыку, знаешь, кто заказывает?
– Ну, если ты так ставишь вопрос…
– Именно так. На чем я остановился?
– На затяжном полете.
…Приземлившись, мы с Генкой, прежде чем порулить в отель на арендованном «фордике», зашли к толстому, как бочка, Брайену, хозяину аэроклуба, и расплатились. Брайен когда-то был асом, но потом на нервной почве у него что-то случилось с обменом веществ – и его разнесло. Он обещал мне организовать прыжки с парашютом, и я на своем неандертальском английском поинтересовался, как обстоят с этим дела. Брайен стал подробно объяснять. Но гораздо больше информации мне удалось почерпнуть из его мимики и жестов, чем из рычащей скороговорки. Впрочем, я и сам уже знал, что прыгнуть в Штатах с парашютом не так-то просто. Во-первых, у нас с Катькой не было специальной страховки. Они же там, прежде чем на унитаз сесть, страхуются на всякий случай! Во-вторых, в Америке очень трудно отыскать удобное и безопасное место, особенно на Южном побережье, где сетка воздушных эшелонов и коридоров на карте выглядит как густая, почти без просветов паутина. Кроме тысяч магистральных лайнеров, американское небо наполняют миллионы частных самолетиков. Тарахтя пропеллерами, они несут своих хозяев на уик- энды, деловые встречи, к любовницам в соседние городишки, на рыбалку, а то и просто на работу и обратно. Иногда они падают. Помнишь соплячку Саманту Смит, которая написала письма про мир-дружбу Рейгану и Андропову? Вот, разбилась вместе с отцом. Но все равно летают, как пеликаны.
– Impossible! – закончил объяснения Брайен.
– Double price! – пообещал я.
– О. К! – кивнул хитрый американский боров. Мы с Геной сели в «фордик» и порулили к отелю. По сторонам тянулись аккуратные домики, такие на вид хрупкие, что казалось, целую улицу можно было снести вместе с пыльными пальмами одним броском городошной биты.
– Очень хочешь прыгнуть именно в Америке? – спросил после долгого молчания Гена.
– Очень!
– С Катериной?
– Ага!
– Ну-ну! – кивнул он с пониманием.
– А ты с Оленькой не хочешь?
– Нет… – вздохнул Аристов.
После неудачного катапультирования во время тренировочного полета Аристову пришлось перейти на преподавательскую работу. Его межпозвоночные диски, должно быть, напоминают теперь расплющенные пятаки, которые в детстве мы бросали на трамвайные рельсы. Врачи так и сказали: «Можете, конечно, Геннадий Сергеевич, прыгать, но сначала купите себе инвалидную коляску!» Так что на боль в спине он Галине Дорофеевне не зря жаловался.
Когда мы подъезжали к отелю, Гена глянул вверх и насторожился:
– Что-то мне эти морды совсем не нравятся! Из окон наших номеров нам призывно махал руками весь отряд спасателей. Едва мы переступили порог, самые худшие подозрения подтвердились. Дверь между люксами была распахнута – и на всем шестикомнатном пространстве буйствовала полномасштабная отечественная пьянка.
– Это я догадалась! – радостно сообщила Оленька.– Я взяла ключ у портье…
– Ну и дура! – похвалил Гена.
Номера были похожи на раздевалку сборной по футболу, одержавшей сокрушительную победу: одежда валялась вперемежку с пустыми бутылками. Двое спасателей спали беспробудным сном. Кто-то ревел под гитару:
Несколько мужиков азартно листали Оленькину книжку про бинарные оппозиции. Они играли. Суть игры заключалась в том, чтобы загадать номер страницы, строку и слово. Проигравший становился в жертвенную позу и получал ровно столько сокрушительных пинков, на сколько букв его слово оказывалось короче того, что загадал победитель.
– Но она сказала, у тебя праздник! – зашептала готовая расплакаться Оленька.
– Какой, к чертям, праздник!
– Кто сказала? – поинтересовался я.
– Ка-атя…
– Ясно.