корректировался плохо. Рота трижды поднималась в атаку и каждый раз возвращалась назад. Богданов несколько раз матерился по адресу Сажина, от роты которого он ждал хорошей поддержки с правого фланга. Не выдержав, Богданов приказал мне вернуться и передать Юрченко, чтобы минометчики перебрались к домам, что стоят на берегу обрыва, и из-за них вели огонь по противнику.
Рота Сажина не задерживалась. Она пошла в наступление по сигналу «зеленая ракета», как было условлено накануне в штабе батальона. Поторопился Богданов, но этим он выиграл многое. Опоздай чуть- чуть, роте пришлось бы повозиться с первой линией обороны.
С новых позиций огонь наших минометчиков стал более эффективен. Взводу представилась возможность улучшить корректировку огня с обгоревшего чердака дома, из подвала которого Селиванов вчера выкуривал пулеметчиков. Минометчики сумели подавить почти все пулеметные точки второй линии обороны перед первым взводом. По команде Богданова бойцы поднялись в атаку и снова отхлынули в окопы.
Вторая линия обороны проходила по широкой улице, которая надвое рассекала село. В середине села, на площади, стоял старый каменный дом с башенкой. Это была не то старая колокольня, не то пожарная вышка. Оттуда били два пулемета. Один из них — крупнокалиберный. Они-то и не давали первому взводу поднять головы. Лейтенант Богданов снова послал меня к Юрченко с приказом, чтобы минометчики заставили замолчать Пулеметы в башенке.
Взвод сосредоточил весь огонь на доме с башенкой. Железная крыша его вся оказалась в лоскутьях, но пулеметы продолжали держать роту. Башенка имела круговой обзор. А поскольку улицы расходились веером от площади, то вражеские пулеметчики контролировали отсюда все село.
— Был бы хотя бы легкий танк, можно было бы подъехать поближе, шарахнуть, и делу конец, — рассуждал я, посылая из автомата в башенку одну очередь за другой.
— Ишь чего захотел! Танк. Беги снова к Юрченко и вместе с ним организуй огонь, — крикнул Богданов.
Я передал Юрченко приказ командира. Тот развел руками и сказал, что мины на исходе. Потом плюнул и велел вытащить один миномет в просвет между домами, откуда можно видеть дом с башенкой. Он сам стал за наводчика. Третьей миной он попал прямо в купол. Она разорвала железо на крыше, и пулеметы замолкли. Взвод поднялся в атаку и завязал бой в окопах противника. Поднялся и третий взвод справа, но в это время снова заговорили пулеметы на башенке. Юрченко опять встал за наводчика. Четвертая мина пробила перекрытие и выбросила на площадь крупнокалиберный пулемет. Другой замолчал навсегда. Увидев это, и третий взвод поднялся в атаку и ворвался в окопы второй линии обороны противника. Немцы выскакивали из окопов и откатывались на окраину села. Но они цеплялись за каждый дом, упорно отстреливались. Поэтому дальнейшее продвижение роты шло медленно. Приходилось гранатами выкуривать немцев из отдельных домов.
Мы теснили противника, и он откатывался к окраине. В это время на дороге, огибающей село, появились четыре автомашины. Из них повыпрыгивали немецкие солдаты, которые залегли в кювете. Густой автоматный огонь остановил нас. Мы залегли, а затем стали отходить назад. В это время с правого фланга послышалось раскатистое «Ура!» Это наступала рота Сажина. Немцы дрогнули, и сначала отдельные солдаты, а потом и все побежали влево, где непременно должны были напороться на третью роту. Я выскочил из-за забора, дал длинную очередь вдогонку бегущим и тут же почувствовал, как обожгло правый висок. Белый туман затянул глаза. Я схватился рукой за висок, почувствовав; что-то липкое и теплое. Ко мне подскочил кто-то из бойцов, не дал упасть. Это, как я понял, был санинструктор роты.
— Несите его быстрее в тыл и отправьте в санчасть, — услышал я голос Богданова.
В это время санинструктор перевязывал мне рану. Я попытался подняться. И только после третьей попытки встал на ноги. Я шел в тыл, поддерживаемый санинструктором. Спустившись с обрыва, почувствовал себя лучше и сказал, что могу идти без его помощи.
— А знаешь куда? — спросил он и рассказал, как добраться до санчасти.
Она оказалась далеко, за тем валом, который мы переходили ночью, несколько дней назад. У меня кружилась голова, и шатало в разные стороны. Я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание. Но потом снова начиналось прояснение и как будто появлялись силы. Мне показалось, что иду очень долго.
«Не заблудился ли?» — мелькнуло в голове. В это время перед глазами возник молоденький младший лейтенант, обтянутый новыми ремнями портупеи.
— Куда прешь? — кричал он мне.
— Видишь, я ранен. Где санчасть? — спросил я и потерял сознание.
Что было дальше, не знаю. В полное сознание пришел лишь в Ярославле, в госпитале. Рана, которая мне вначале показалась пустячной, на самом деле оказалась очень серьезной. До конца 1942 года я пролежал в различных госпиталях. Мучили постоянные головные боли, которые доводили до потери сознания.
Трижды отнимались ноги, и приходилось заново учиться ходить. Плохо действовали руки. Меня не оставлял вопрос: как жить дальше, что делать? Ведь у меня, взятого в армию из школы, не было никакой специальности, да к тому же я был просто инвалидом. Но медицина и молодость сделали свое дело. Постепенно стал избавляться от недугов, крепла во мне уверенность.
Из первых писем от родных узнал, что брат Иван призван в армию и стал танкистом. На своей машине он дойдет до Берлина.
А мне на всю жизнь запомнилось село Белый Бор, 21 октября 1941 года. Село, где погибли многие мои однополчане и товарищи. Это было первое село, отбитое у немцев с моим участием, — село, где так долго сопутствующая мне удача и везение неожиданно отвернулись от меня. В этом селе я закончил свой боевой путь.
