тела бывшей жертвы, злой дух опять вселится в нее, и несчастный умрет, объяснил он Мишелю.
— В таком случае я хочу поговорить с ньянгой, — как можно решительнее потребовал француз.
После недолгих переговоров со старцем Мубонго перевел его ответ:
— Придется подождать до вечера. Сейчас ньянга слишком устал.
…Если чудо с воскрешением еще поддавалось, хотя и с трудом, рациональному объяснению — ньянга могли предварительно дать жертве какой-нибудь алкалоид, вызвавший каталептическое состояние, или же погрузить в глубокий гипнотический транс, — то интервью, которое вечером дал Дебре старик колдун, было вызовом не только современной науке, но и здравому смыслу.
Нгамба принял француза в своей официальной резиденции — крошечной круглой хижине со стенами из жердей и остроконечной соломенной крышей, одиноко стоявшей на прогалине в глубине леса. Судя по высокому навесу из широченных банановых листьев перед входом, услугами ньянги пользовались не только его соплеменники. Во всяком случае с белым чужестранцем он беседовал в этой несколько необычной приемной.
Первое, что отметил Дебре, это продуманность обстановки, сделавшей бы честь театральному постановщику. Маленький костер, разложенный у ног ньянги, бросал неровный пляшущий отсвет на его изрезанное глубокими морщинами лицо, отчего оно то и дело меняло свое выражение. Со всех сторон, словно стенами, их окружала плотная чернота тропической ночи, наполненной таинственными шорохами и звуками. При таких декорациях можно было смело ставить любой сюрреалистический спектакль со стопроцентной гарантией успеха.
Мубонго, проводивший француза к резиденции ньянги, сразу же ушел, и Дебре ломал себе голову, как он будет объясняться со старцем. Однако первые же слова Нгамбы рассеяли его сомнения. Пигмей говорил на кошмарной смеси суахили и французского с добавлением английских слов, но, к удивлению Дебре, вполне понятно. Впрочем, вскоре Мишель вообще забыл, на каком языке идет их беседа, настолько невероятные вещи он услышал от колдуна.
— Я знаю, что ты ищешь приобщения к истине, но пока тебе не хватает веры, — заявил Нгамба и с невозмутимым видом принялся перечислять места, которые посетил этнограф за минувший год.
Если бы дело происходило в Европе, Дебре наверняка бы решил, что за ним все время следили. Но здесь, в африканской глуши, это исключалось. И потом, если бы даже кто-то знал маршрут экспедиции, как он мог сообщить о нем колдуну-пигмею, живущему в лесных дебрях и не поддерживающему никакой связи с внешним миром?
Видимо, сочтя, что достаточно ошеломил заезжего бвану, старик перешел к текущим делам:
— Ты не веришь, что человек, которого видел днем, был мертв. Но это так. Его убил злой дух, насланный врагом и проникший в тело обреченного. Однако, если после этого прошло немного времени, можно вернуть в тело душу человека, изгнав оттуда злого духа.
В изложении Нгамбы техника воскрешения выглядела предельно простой.
— Выходит, это может сделать каждый: наслать злого духа или изгнать его? — с невинным видом спросил Дебре, чтобы подзадорить старика.
— Конечно, нет. Существуют четыре силы, которым подвластно все. Чтобы бороться со злыми духами, нужно знать их.
Дебре спросил, что это за силы, но Нгамба не смог или не пожелал объяснить ему. Сколько Мишель ни бился, тот упорно уходил от ответа. Единственное, что рассказал он, так это легенду о неком божестве по имени Иман, в незапамятные времена раскрывшем людям тайну всемогущества. Это случилось где-то у самого края Земли, за который прячется Солнце. Оттуда избранные, или приобщенные, колдун назвал их «риянгомбе», разошлись по всей Африке, чтобы делать людям добро. Их потомки стали ньянга или гри- гри.
Однако, если верить старцу, божественное провидение дало сбой. Сокровенные знания попали в руки плохих людей, которые с их помощью стали повелевать злыми духами. Поэтому ньянга теперь и не доверяют никому свои секреты.
Впрочем, колдун-пигмей все же оставил Дебре некоторую надежду.
— Тебе, ищущий приобщения к истине, предстоит пройти четыре испытания, чтобы проверить чистоту твоих помыслов. Если ты выдержишь их, то узнаешь великую тайну всемогущего Имана, — пообещал он французу.
— А что это за испытания и где я их буду проходить? — поинтересовался заинтригованный столь туманным предсказанием этнограф.
— Об этом ты узнаешь, когда придет время, — опять ушел от ответа хитрый старец.
После такой неконкретной информации Дебре оставалось лишь уповать на то, что испытания, если они действительно предстоят — в это верилось с трудом, — окажутся ему по силам. Более определенным представлялось место, где следует искать истоки африканского гри-гри: «у самого края Земли, за который прячется Солнце», очевидно, означало западное побережье Африки.
Единство противоположностей
Заранее прошу у читателей прощения за некоторую схематичность моего повествования. Причина этого до смешного тривиальна. Наш главный редактор потребовал, чтобы в понедельник утром он мог прочесть материал на экране своего дисплея. Мои робкие возражения, что сегодня уже пятница, а научные редакторы, согласно КЗОТу, тоже имеют право на нормальный отдых, не произвели на Ван Ваныча никакого впечатления.
— Нормальные научные редакторы имеют право на нормальный отдых. Но они и ведут себя нормально. Во всяком случае не ввязываются в сверхсенсации межгалактического масштаба, — глубокомысленно изрек он, пожевав мясистыми губами, словно смаковал на вкус свою остроту. — В понедельник вы изволите отбыть в Твелу, а что прикажете делать нам?
— Но ведь я лечу туда по персональному приглашению ЮНЕСКО, — запротестовал я, поскольку при всем внешнем добродушии шеф обожал такие ударчики ниже пояса, спускать которые было не в моих правилах.
— Вот в этом-то все и дело, — поморщился Ван Ваныч. — Иначе, не сомневаюсь, Академия наук и Союз журналистов нашли бы более сознательного журналиста, понимающего свою ответственность перед десятками миллионов телезрителей, не говоря уже о собственном телевестнике. В преддверии величайшего события в истории человечества…
Нравственные проповеди на темы прописных истин были излюбленной отмычкой Ван Ваныча, которой он запросто вскрывал даже непробиваемую флегму нашего спецкора Валеры Ястребова. Что уж тут говорить обо мне, слаб человек.
— Хорошо, Ван Ваныч, — кисло согласился я. — Только не уверен, что у меня получится.
— Получится, получится, если постараешься. Я уже дал Люде указание подобрать дискеты по теме космического терминала. Дома посмотрите. Поймите же, Витя, я на вас надеюсь, — сменил он назидательный тон на проникновенно доверительный. — Только вы можете подготовить нашу аудиторию к такому эпохальному событию, если удастся осуществить сеанс межгалактической связи. Ведь вы же первым из журналистов сумели не просто понять сущность теории Прянишникова, а — и это главное — понятно рассказать о ней. Вам, как говорится, и дискетки в руки…
Что ж, возможно, шеф прав, поскольку история космического терминала действительно начинается с того памятного для меня интервью. Точнее, с моего увлечения парапсихологией и экстрасенсами. Это уж потом, после знакомства с теорией Прянишникова и гипотезой Дебре, я переключился на ВЦ (внеземные цивилизации). А два года спустя Прянишников и Дебре получили Нобелевскую премию. Втайне я льщу себя мыслью, что в этом есть самая-самая капелюшечка и моих заслуг. Не подумайте, будто мне хочется примазаться к их славе. Я говорю об этом просто, чтобы было понятно, почему ЮНЕСКО сочла необходимым направить персональное приглашение научному обозревателю телевестника «Мир вокруг нас» Виктору Горину, хотя «киты» и «волки» нашего журналистского корпуса не на жизнь, а на смерть дрались за право освещать предстоящий эксперимент. Впрочем, для тех, кто не слишком внимательно следил за ходом
