Там, в ее мире, провожатым в котором ей служил «голос», она спросила его о том, кто же поцеловал ее там, в реальном мире, и «голос» ответил, что это сделал он, ее сосед по разуму, способный одновременно быть во многих местах.
Геля спросила, как он выглядит, но «голос» ответил, что об этом она узнает со временем, когда на то будет необходимость.
«Пока будь той, кто ты есть…» — сказал он ей, — «Когда придет время быть другой — я скажу тебе… И помогу…»
А потом, спустя какое-то время, соизмерить которое Геля, конечно же, не могла, она почувствовала, что там, в реальном мире, ее веки перестали быть тяжелыми будто листы стали. Почувствовала, как ее (их?) тело вновь обретает способность подчиняться сознанию, и открыла глаза.
Над головой светила длинная люминесцентная лампа, дававшая равномерный белый свет, не раздражавший, и не резавший глаза. Она лежала на кровати в центре небольшой комнаты, вдоль стен которой располагались различные приборы, издававшие характерные, медицинские звуки.
Геля не знала, как слово «звук» может сочетаться с прилагательным «медицинский», но чувствовала, что вопреки законам филологии все же может. Как существует запах больниц — запах хлорамина и стерильных бинтов, различных лекарств и пара из открытого автоклава — запах, знакомый абсолютно каждому, кто хоть раз переступал порог больницы. Как существует запах железной дороги — запах шпального гудрона, разогретого июньским солнцем… Как существуют звуки леса — шорох листвы и мелодичное пение птиц… Так существовали и медицинские звуки — попискивание разнообразных датчиков, шорох ленты самописца ЭКГ и прочее, прочее, прочее…
И, конечно же, легкий медицинский запах присутствовал и здесь, не смотря на кондиционер, установленный под самым потолком… С первых же мгновений Геля не сомневалась в том, что находится в больничной палате. Даже назначения большей части приборов, стоявших вокруг нее, были ей знакомы, хотя ей по работе никогда не приходилось сталкиваться и с десятой их частью.
Провода от приборов тянулись к ее кровати. К ней… И пошевелил сначала правой рукой, а потом ногой, Геля поняла, что вся, с ног до головы, облеплена различными датчиками.
Но почему она здесь? Почему в больнице?
Одного взгляда, брошенного на левую руку, кисти которой Геля совершенно не чувствовала, было достаточно для того, чтобы восстановить в памяти образ оскаленных клыков громадного хищного зверя. И тогда, вместе с воспоминаниями, пришла боль…
Глея не застонала — тихонько и совсем по-детски заскулила, словно маленький ребенок, который поранился, забравшись туда, куда запрещала мама. Как ребенок, который в ужас смотрит на кровоточащую коленку, но с еще большим ужасом ждет того, что ему попадет от мамы… Вот только у Гели не было ободрано колено. У нее была откусана рука, и она отчетливо помнила, кем и при каких обстоятельствах.
Трое врачей вбежали в палату и остановились возле нее, не решаясь сказать что-либо, или сделать. Геля тоже молчала, глядя на вошедших широко раскрытыми глазами. За свою жизнь, большая часть которой прошла в поликлиниках (пусть и стоматологических, но все же…) или в мединституте, она порядком насмотрелась на врачей различных профилей и характеров. Бывали среди них и серьезные, если не сказать суровые, проктологи, обижавшихся при малейших попытках иронизировать над их специальностью, бывали и веселые, добродушные хирурги, способные рассказывать анекдот во время тяжелейшей операции на сердце, и смеяться, не боясь, что дрогнет рука с зажатым в ней скальпелем. Но таких докторов она видела впервые…
Было в них что-то особенное и непривычное. Быть может, более цепкий взгляд, выхватывающий не только то, что должно интересовать этого человека в силу выбранной им профессии — как то бледность лица, величина зрачков, тремор рук и т. д., но еще и как будто пытающийся заглянуть в твою душу. Понять, что ты прячешь в ней, и не может ли ЭТО представлять опасность? Походка — более твердая, торопливая, чеканная. Осанка — прямая, почти как полет стрелы.
И голос, тот самый «голос», существовавший, оказывается, не только в ее выдуманном мире, тут же предупредил: «Это не только доктора… Они умеют не только спасать жизни, но и отнимать их!»
— Где я? — спросила, наконец, Геля, не столько, чтобы получить ответ на этот вопрос (в глубине души она боялась, что ей не ответят), сколько чтобы прервать затянувшееся молчание.
— Вы в больнице. Все в порядке…
— В какой именно?
— В центральной больнице СО РАН.[2]
Геля присвистнула, на секунду забыв даже о боли в руке, которая, впрочем, теперь не казалась ей не такой уж сильной. Скорее всего ее накачали обезболивающим, и о том, что будет после того, как пройдет его действие, ей не хотелось думать.
— Она оказалась ближе всех, или я — настолько важный гость?
— И то и другое, — не моргнув глазом ответил один из врачей, но «голос» тут же вынес короткий вердикт: «Врет!», — Если вы помните, был сильный буран. Вам вообще повезло, что вас нашли… Вы были в тяжелом состоянии, и бригада «скорой» боялась, что не довезет вас живой. Вот вас и привезли сюда… А потом, когда выяснили, что именно произошло…
Цепкий взгляд доктора, которого «голос» окрестил «доктор-убийца», вновь скользнул по Геле, пытаясь пробраться ей в душу. Врач не может быть обладателем таких глаз…
Еще одна нестыковка… Всем троим было не более сорока лет. Не молоды, но и не стары. А Геля по собственному опыту знала, что в больницах, тем более таких, работают одни лишь старики и молодежь. Старики — это те, кто остался от Советской системы, когда быть ученым-медиком еще было престижно. А молодежь — те, кто косит от армии, поэтому после 27 лет начинает искать работу с большим окладом. Конечно, исключения бывают, и вполне возможно что она могла видеть перед собой одновременно ТРИ таких исключения, но все же внутренняя сигнализация усиленно подавала сигнал тревоги.
— Кстати, — добавил, вдруг, ведущий с ней беседу (допрашивающий ее?) «доктор», — Вы помните, что именно произошло.
— Помню! При чем отлично помню! Мы были втроем на станции. Я, молодой человек…
Женя… Его звали Женя… Монстр выпустил ему кишки, одним укусом разорвав живот. Выпотрошил, словно… словно рыбу!
— … И женщина… Кассирша.
Она звонила кому-то! Не в скорую, нет. Кому-то еще… Таким, вот, «докторам-убийцам». А потом… Потом она падала с рваной раной во весь живот, и ее внутренности пачкали штору красным…Падала, увлекая с собой гардину… А монстр даже не оглянулся… Словно знал, КАК падают гардины. Словно видел это, и видел не раз…
— … Что сталось с ними?
Доктора переглянулись, а затем старший, тот, что говорил с ней, кивнул остальным. «Все нормально», — было в этом кивке, — «Беру все на себя»…
— Они умерли. Оба… Когда мы приехали, было уже поздно. В живых остались только вы. На вас напало какое-то существо?
— Существо? — переспросила Геля, чувствуя, как боль в руке набирает силу. Фантомные боли… теперь она еще долго будет просыпаться от ночных кошмаров. От одного и того же сна, в котором пахнущий сероводородом монстр откусывает ей кисть руки! И каждый раз при пробуждении она будет испытывать эту боль…
«Не будешь!» — сказал «голос», — «Как только все закончится, я избавлю тебя от кошмаров…» как только все закончится? Значит история еще не завершена? И эти «дотора» наверняка ее продолжение…
Но «голос» успокоил ее, уверив, что они, пусть и не на ее стороне, но и не враги ей. У них своя жизнь и свои цели. У них — своя роль во всем этом, но роль слишком маленькая, чтобы ее можно было принимать в расчет.
— Существо?… Да, припоминаю. Что-то громадное, похожее на медведя. Но не медведь… Нет… Что-то
