Он хотел, чтобы она отвергла его; он хотел, чтобы она держала его.
Эти два противоречивых желания разрывали его на части.
Она не позволит ему ранить сильней.
— Ты знаешь, кто я есть, — непреклонно сказал Габриэль.
— Ты — Габриэль, — уверенно сказала в ответ Виктория.
Человек, который дал возможность выжить другим.
Недоуменное разочарование светилось в его глазах, по-прежнему серых, а не серебряных.
— Ты никогда не обращала моё прошлое против меня.
Десять пальцев пульсировали на коже Виктории, она пересчитала их по одному: пять на левом запястье, пять — на правом…
— Я эгоистка, Габриэль.
Непрошенная правда вырвалась из её рта.
Это был не тот ответ, которого ждал Габриэль.
— Ты говорил, что не стал бы менять прошлого, я тоже. Я встретила Энн Эймс. Она сказала мне, что заплатила Майклу, чтобы тот лишил её девственности. Я жалею, что у меня не было кучи денег и храбрости, чтобы явиться в твой дом и сделать тебе предложение.
Он хотел верить ей, он боялся ей верить.
— Энн предпочитает фиалковые глаза.
Глаза мужчины, который был рожден с именем ангела.
— Я предпочитаю серебряные. — Глаза мужчины, который хотел быть ангелом. Она сжала колени, чтоб они не подогнулись, задавая вопрос, который должна была задать. — А какие предпочитаешь ты? Светло-голубые или темно-голубые?
Габриэль не прикидывался, что не понял её вопроса.
— Твои, Виктория.
Сжатые колени чуть не подогнулись от облегчения.
— Я голоден,
Виктория одновременно отметила два слова. Её французское имя
Её зрачки расширились во внезапном воспоминании.
Как соблазнить мужчину…
Но она не принесла с собой еды.
Виктория заглянула в глаза Габриэля и поняла, что он желал вовсе не пищу.
— Боюсь, у меня есть только…
Ананасы. Французское название женских грудей.
Габриэль выпустил её запястья и сел, вдавив матрас, пружины скрипнули, колени ткнулись в её бедра, ноги в шерстяных брюках вытянулись, обхватывая её.
— Накорми меня.
Дрожащими от внезапной потребности руками, Виктория залезла в черный атласный корсет и вынула грудь. Её сосок был твердым.
Наклонившись, она предложила его Габриэлю, свою грудь, свой сосок, свою страсть, а не свою добродетель.
Прикрыв темными ресницами глаза, Габриэль вдыхал её, касаясь слегка колючими щеками и мягкими, как шелк, волосами.
Каждый раз, когда Виктория испытывала оргазм, она создавала другие его воспоминания, как он ей говорил. Виктория никогда бы не смогла забыть кожу, запах, вкус мужчины, который назвал себя в честь ангела.
Язык ласкал её, пробовал своей мокрой и шершавой поверхностью.
Виктория вздрогнула от почти болезненного ощущения, что пронзило её лоно. Она не могла помочь сама себе — левой рукой она обхватила его затылок, правой — держала свою грудь, его волосы цеплялись ей за пальцы. Она надеялась, что Габриэль её не оттолкнет.
Он не оттолкнул.
Обхватив руками Викторию за бедра, Габриэль притянул её ближе и захватил ртом её грудь, сося её так, как если бы он питался её плотью вместо её желания.
Виктории потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что его пальцы расстегивают застежки на корсете, в то время как его рот, язык и зубы занимаются её грудью.
Едва успели соскользнуть чулки с бедер, как Габриэль схватил корсет, пальцы потянули, рот потянул. Знакомое давление потянуло её лоно.
Корсет Виктории соскользнул с плеч.
Габриэль сосал её сосок с едва чавкающим звуком. Его щеки раскраснелись, рот увлажнился. Серебряный взгляд, устремленный в её глаза, был полон нужды.
— Расскажи мне об ангелах, Виктория.
Но она не знала об ангелах, она знала только о Габриэле. Она не знала слов, которые дали бы ему надежду.
История, которую читала мать маленькой Виктории, зазвучала у нее в ушах. Внезапно она поняла, какие слова подарят Габриэлю надежду.
— «Всякий раз, когда хороший ребенок умирает, — Виктория-женщина сделала шаг назад и освободила руки из корсета, ее чулки сборились на щиколотках, — ангел спускается с небес и берет ребенка на руки».
Габриэль коснулся верхней пуговицы на запачканной рубашке, — мужчина, не ребенок. Его серебряный взгляд внимал каждому её слову.
Желая получить надежду. Желая быть любимым.
— «Ангел расправляет большие белые крылья, — Виктория сняла корсет, с мягким шелестом атлас упал на шерстяной ковер, — и несет ребенка по всем тем местам, где он любил бывать в течение своей жизни».
Рывком, скрипнув матрасом, Габриэль снял рубашку через голову. Темно-русые волосы вились вокруг темного соска.
Соски Габриэля были такими же твердыми, как и у самой Виктории.
Она легонько прикоснулась к ним.
Габриэль вздрогнул, но не отпрянул.
Виктория выпрямилась, дыхание участилось. Она собралась со всеми силами, которые обычно требовались, чтоб обучить чужих детей, надеясь, что их будет достаточно, чтобы выдержать предстоящие минуты, часы, жизнь…
— «Ангел объясняет ребенку, пока летит с ним, что он собирает цветы, чтобы взять их на небеса, где они будут цвести ярче, чем на земле».
Габриэль встал и расстегнул пуговицу на брюках.
На нем не было панталон.
Виктория облизнула губы, которые внезапно показались ей более толстыми, более полными…
— «Всемогущий Господь, говорит он, — продолжала Виктория, — прижимает цветы к своему сердцу, но целует только тот, который ему понравился больше всех, и тогда этот цветок получает голос и возможность присоединиться к песне хора блаженства…»
Темно-русые волосы заполнили раскрывающийся вырез.
Виктория резко подняла голову. Только чтобы увидеть макушку склоненной головы Габриэля, когда он сдернул свои брюки вниз.
— «Эти слова говорил ангел ребенку, пока нес его на небеса…»
Выпрямившись, Габриэль отбросил брюки.
