Он завтракал?
Она проворно повернула кран. Между ним и членом Габриэля не было никакого сходства. Габриэль, в отличие от медного крана, чувствовал и боль, и удовольствие.
Он мог отвергнуть прикосновение, но не сделал этого, когда она схватила его за волосы, чтобы подтянуть ближе. Не отверг её прикосновений, когда она размазала сперму по его мягким, как лепестки цветов, губам. И попробовала его на вкус.
Он позволил ей разделить вкус его удовольствия.
Габриэль повесил влажное полотенце. Виктория вытерлась им насухо.
Он прополоскал мочалку, которой мыл её прошлой ночью, и повесил сохнуть рядом с поношенными шелковыми панталонами.
Она не сказала Габриэлю, что не хочет другого мужчину.
Она не успела ему сказать …так много всего.
Расческа всё ещё была в спальне. Виктория торопливо почистила зубы.
Щелчок деревянного выключателя превратил темноту в освещенную комнату.
Она увидела медные перекладины кровати, которые Габриэль заставил её обхватить. Он накрыл её пальцы своими и не отпускал, пока кровать под ними раскачивалась и дрожала.
Дрова, которые Габриэль подкинул в камин прошлым вечером, превратились в горку черно-серой золы.
Шло время.
Виктория порылась в аккуратно сложенных коробках, стоящих около комода Габриэля, и нашла шелковые панталоны. Пару маленьких домашних туфелек с пряжками. Корсет — завязки были вшиты спереди и сзади. Шелковые чулки, нижние юбки, сорочку, — хотя в ней не было необходимости: корсет был без китового уса, и защитный слой не требовался. Она положила сорочку обратно и достала золотисто- коричневое платье из картонной коробки с розовым лепестком. Все это время она прислушивалась, но голоса Габриэля так и не услыхала. Даже не открывая дверь в спальню, Виктория знала, что его нет в кабинете.
Лиф платья из рубчатого шелка застегивался на маленькие петельки. Шерстяные платья Виктории были простыми и застегивались на обыкновенные пуговицы. Пальцы болезненно долго справлялись с непривычными застежками. Она безжалостно расчесала волосы.
Чулки… Чулки… Куда она положила чулки?
Коричневый шелк мерцал на спинке кресла из атласного дерева.
Пристегнуть чулки к нижней части корсета оказалось куда труднее, чем их найти. Эластичные крепежи были недостаточно гибкими. Или, возможно, чулки были недостаточно длинными.
Виктория представила, как Габриэль выбирает корсет, чулки, канифасовый турнюр… Защелки подвязок застегнулись на верху чулок.
Лайковые туфельки, цвет которых должен был подчеркнуть винно-красную гамму наряда, сидели на ней, как перчатки. Она с трудом заставила себя не думать о том, сколько может стоить подобная роскошь.
Округлые пятна темнели на краю простыни, где кончил Габриэль.
Она легко прикоснулась к самому большому пятну. Оно было еще влажным.
Вкус Габриэля пробился сквозь горечь зубного порошка.
Виктория распахнула дверь спальни, шелк зашелестел, создавая движения воздуха.
В кабинете никого не было.
Как и в теле Виктории.
Свет люстры боролся с приближающимся закатом.
Хотя, может быть, солнце уже село. В зимние месяцы трудно сказать, когда туманный день перетекал в туманную ночь.
Габриэль пообещал, что умрёт, спасая её жизнь. Но Виктория не хотела, чтобы он умер.
Она не желала, чтобы страх уменьшил удовольствие, биение которого всё ещё ощущала во всём теле.
На столе со столешницей из черного мрамора стоял серебряный поднос. Виктория подняла крышку и принюхалась — сосиски и яичный омлет. Она не узнала толстые, мясистые ломтики фруктов в полупрозрачной фарфоровой пиале. Но в этом не было необходимости.
От слез засвербело в носу.
Виктория говорила, что ни разу не пробовала ананаса. Теперь Габриэль предоставил ей такую возможность.
Большим и указательным пальцами она взяла желтый кусок экзотического фрукта, закапал сок.
Она облизала пальцы.
Одетая в шелк и атлас, — а она так быстро начала привыкать к наготе, — Виктория села в кресло Габриэля.
Она вспомнила вкус его поцелуев. Она слизнула с губ каплю ананасового сока и почувствовала вкус Габриэля. Она взяла сосиску — та была куда меньше, чем у Габриэля — и укусила кончик.
Аппетит неожиданно пропал.
Виктория могла погибнуть. Габриэль мог погибнуть.
Виктория оттолкнулась от стола, схватившись за мраморную столешницу, чтобы не врезаться в стену. Кресло Габриэля было на колесиках. Она встала, дрожа.
Может, Габриэль в доме, присматривает за работой?
У дверей сторожил другой мужчина. Густые золотисто-каштановые волосы падали ему на спину.
На мгновенье Викторию поразила его необычная экзотическая красота.
Он был проституткой?
Охранник сдержанно посмотрел в ответ.
— Чем могу помочь, мадам?
Не было никаких сомнений в том, откуда он родом: он был англичанином до мозга костей.
Никогда раньше Виктория не видела в Англии никого похожего.
Интересно, рассказал ли ему мистер —
Она ни на секунду не усомнилась в том, что стоящий перед ней зеленоглазый мужчина знал, для какого множества целей может служить этот крем.
Она расправила плечи.
— Я бы хотела увидеть мистера… — нет смысла лицемерить, все в доме Габриэля, несомненно, знают об её отношениях с хозяином, — я бы хотела увидеть Габриэля, пожалуйста.
В изумрудных глазах не было ни одобрения, ни осуждения.
— Мистера Габриэля здесь нет.
Живот Виктории сжался.
Он ведь вернётся.
Дом, действительно, был для Габриэля родным домом, даже если он не хотел этого признавать. А мужчина напротив неё был членом семьи Габриэля.
Виктории вдруг захотелось увидеть дом Габриэля и навестить его семью.
— У Габриэля очень красивый дом.
— Да, мадам.
— Мне бы хотелось осмотреть его.
Выражение лица стража не изменилось.
— Это невозможно, мадам.
Викторию это не отпугнуло.
— Почему нет?
Состоятельные мужчины и женщины посещают дом каждую ночь.
— Мне дали задание охранять эту дверь.
