профессионал. Вы умеете просчитывать варианты. Для советской разведки вы отработанный материал. Вас вытащили из небытия три года спустя после ранения, чтобы подставить нам проваленную агентуру в Индии и особенно в Пакистане. Я не буду говорить о наших условиях. Вы знаете, как мы оплачиваем профессионалов.
Он долго молчал. Наконец спросил:
– Как вас зовут?
– Джеймс Бремнер. Я резидент ЦРУ в Австрии. Видите, я предельно откровенен.
Он встал.
– Я могу уйти?
– Конечно. Пистолет вам вернут.
Он повернулся к дверям.
– Подумайте над моими словами, Дронго, – раздалось у него за спиной. – Я вас не тороплю. У вас еще есть два дня.
В коридоре один из американцев вручил ему пистолет. Он машинально положил его в карман и медленно пошел по коридору.
Глава 10
Войдя в свой номер, он быстро достал из чемодана небольшой микрофон и вставил его в ухо.
– Вы не умеете работать, Шранц, – раздался гневный голос Бремнера. – Он же профессионал.
– Я не думал, что он об этом спросит.
– А он спросил. Я слышал ваш разговор. Хорошо еще мы успели вовремя.
– Вы считаете, он обратил внимание?
– Конечно, обратил. Он спрашивает вас об обыске в своем номере, а вы делаете вид, что не слышите его вопроса. Ничего лучшего вы не могли придумать.
– А что я должен был сказать?
– Что угодно. Если он поймет, почему был устроен такой обыск, значит, мы ошиблись. Серьезно ошиблись. И подставили нашего человека.
– Я понимаю.
– Ничего вы не понимаете. Сегодня же ночью уезжайте из Вены. Вы чуть не испортили нам всю игру.
– Он спрашивал про Симховича, – чуть виновато сказал Шранц.
– Опять этот МОССАД лезет не в свои дела, – гневно ответил Бремнер, – или они считают, что Индия тоже на Ближнем Востоке? Нужно будет проверить, почему они заинтересовались этим Дронго. Симхович имеет большой опыт работы с зарубежной агентурой и не пошел бы на встречу без веских оснований.
Именно в этот момент в дверь постучали. Спрятав микрофон в чемодан, он поспешил открыть дверь. На пороге стояла Натали.
– Добрый вечер, – сказала она без гнева. Даже чуть участливо. Или ему показалось.
– Прости меня, – просто сказал он, – я не сумел приехать.
Она прошла в номер, снимая свой плащ.
– Я все знаю.
– О чем ты?
– Я была в полиции. Мне сказали, что убит твой друг. Я сразу все поняла. Это, видимо, был твой связной.
– Да.
Она подошла к нему.
– Я все понимаю. Не нужно ни о чем говорить.
Он грустно улыбнулся.
– Мне всегда нравилась твоя улыбка. Грустная и какая-то мудрая одновременно. Я думала, что забыла ее. Но твое лицо… Оно снилось мне ночами целых три года. Я, наверное, ужасная эгоистка. Но эту ночь я ждала почти тысячу ночей. Я была убеждена, что ты жив. Господи, как я ждала тебя!
Она сама поцеловала его.
– Если ты хочешь, я сегодня уйду, – прошептала Натали.
– Останься, – попросил он.
Уже позже, в постели, она коснется шрама на его груди и замрет. Замрет на какое-то мгновение. Затем это ощущение неловкости исчезнет, но еще несколько раз, забывшись, им будет казаться, что они в прошлом. И каждый раз ее рука будет находить эту проклятую рану…
Когда наконец они, уставшие и счастливые, лежали рядом, шел второй час ночи.
– Почему ты не искал меня? – тихо спросила Натали.
– Мне не разрешали, – честно ответил он. – У себя дома, на Родине, я нахожусь почти на нелегальном положении. Никто не должен знать о моей деятельности. Я был оторван от всего, от всех своих связей. Я бы не смог найти тебя.
– А я искала. Как я тебя искала! Но мне неизменно отвечали, что ты больше не числишься в списках экспертов ООН. Я даже пошла в советское посольство в Вашингтоне. Ничего не помогло. Вежливые, тактичные отказы. Что мне оставалось делать?
– Не нужно об этом.
Они помолчали.
– Ты помнишь Гомикаву? – спросила женщина. – Он погиб, защищая меня.
– Конечно.
– Недавно я была в Японии. У него остался такой очаровательный сынишка. Представляешь, он сказал мне, что гордится подвигами своего отца и Дронго. Мальчику рассказывают о тебе легенды.
Он ничего не сказал.
– Когда ты улетаешь в Индию?
– Еще не знаю. Наверное, через два-три дня.
– Я провожу тебя. Мне нужно было лететь завтра в Канаду, но я полечу на день позже.
– Нет, – решительно сказал он, – лети завтра.
– Почему? – удивилась Натали. – Я действительно могу задержаться, – сказала она с мягкой обидой в голосе.
– Не нужно, – он перевел дыхание, – за два дня, что я здесь, уже убито двое моих связных. Я боюсь потерять и тебя. Вокруг меня идет какая-то азартная игра, и я ничего не могу понять. А значит, и предпринять ответные меры. Как только мне кажется, что я начинаю понимать условия игры, происходит нечто, разрушающее мою гипотезу, и я опять теряюсь в догадках. И около меня уже двое убитых. Это ужасно много, Натали. Один из них был моим близким другом.
– Я понимаю, – прошептала женщина, – и именно поэтому я хочу остаться. Может быть, мне удастся тебе помочь.
Он ничего не сказал.
Когда спустя полчаса она заснула, он осторожно встал с кровати и, накинув рубашку, сел за стол. За окном разноцветием огней сияла ночная Вена. В эту ночь его мучили сомнения. Он знал, что самая искусная ложь – это полуправда. Что было правдой в словах Бремнера, оставалось лишь догадываться. Неужели кретин Галинский мог отдать приказ о ликвидации Ленарта? Он вспомнил, как во время беседы советский резидент вышел в другую комнату. Галинского позвали во время встречи с агентом, еще тогда подсознательно отметил он, понимая, что произошло нечто исключительное.
«Но Галинский не может отдать подобного приказа», – подумал он. Приказ о ликвидации зарубежного агента мог быть отдан только в Москве, это Дронго хорошо знал. Советский резидент в Австрии не имел таких полномочий. Он имеет право действовать только в тех случаях, когда его агенту грозит непосредственная угроза. А если Галинский решил, что такая угроза действительно существует? Ведь после смерти связного советская разведка вполне могла принять Ленарта, всюду следующего за ним по пятам, за потенциального убийцу. В таком случае Галинский мог принять решение самостоятельно. Но даже для этого у него должны быть соответствующие инструкции. Сам Галинский никогда не взял бы ответственность на себя. Он был типичным продуктом советской системы и представлял собой почти исключительное явление
