индивидуума, так и для мира, эти довольно неприветливые силы служат орудиями прогресса. «Люди возвышаются тем, что способствовало их падению», — гласит мудрость Куларнава Тантры. Мы протестуем против кажущейся бессмысленности и произвола «трагедии», которая потрясает наше сердце или поражает плоть, мы обвиняем «Врага», но разве не может быть, что сама душа — не внешний разум, но дух внутри нас — приняла и избрала все это как часть своего развития для того, чтобы быстрым темпом пройти через необходимые переживания — прорваться, durchhauten * (нем. «просекать», «прорубать»), даже с риском или ценой ущерба для внешней жизни или тела? Для растущей души, для духа внутри нас, разве не могут трудности, препятствия, атаки быть средством роста, прибывающей силы, расширяющегося опыта, подготовкой к духовной победе?[73] Мы жалуемся, сетуя на зло, но не будь его здесь — осаждающего нас, бросающего нам вызов, — мы давным-давно схватили бы вечную Истину и превратили бы ее в замечательную маленькую аккуратную пошлость. Истина движется, у нее есть ноги, а князья тьмы существуют для того, чтобы подтверждать, довольно грубо, что она не спит. Отрицания Бога так же полезны для нас, как и признания Его существования,[74] — говорит Шри Ауробиндо. Враг исчезнет лишь тогда, когда он не будет нужен в мире, — заметила Мать. — Он нужен, вне сомнений, миру, как нужен золоту пробный камень, чтобы убедиться в подлинности того, что мы делаем.
Ведь Бог, наверное, это все-таки не отвлеченная математическая точка, находящаяся вне этого мира. Наверное, Он — это весь этот мир со всей своей нечистотой, мир, который трудится и страдает, чтобы стать совершенным и вспомнить Себя здесь, на земле.
Способ обхождения с этими силами — тот же, что и с другими вибрациями: покой, внутренняя неподвижность — они утихомиривают шторм. Возможно, в первый раз нам не удастся растворить их атаки, но со временем мы будем все более и более ощущать, что они затрагивают лишь поверхность нашего существа; мы можем быть потрясены, расстроены, однако глубоко внутри себя мы чувствуем присутствие «Свидетеля» — безучастного (его никогда не затрагивают атаки), неприкосновенного. Мы падаем и поднимаемся вновь, с каждым разом становясь все сильнее. Единственный грех — это прийти в отчаяние. Фактически ищущий в интегральной йоге будет больше открыт опасности, чем другие (Шри Ауробиндо часто говорил, что его йога — это битва),[75] потому что он стремится все охватить своим сознаньем, ничего не расчленяя, и потому, что ему предстоит открыть не один-единственный путь к благодати высот и победить не одного-единственного стража бесценных сокровищ, но освоить множество путей — справа, слева, внизу, на каждом уровне своего существа — и добыть не одно сокровище.
Истинное витальное Итак, нам нужно пересечь некий порог, если мы хотим найти истинную силу жизни за беспокойной жизнью фронтального человека. Согласно традиционным духовным учениям, этот переход включает в себя все виды унижения и отречения (которые, между прочим, служат главным образом тому, чтобы поднять и без того высокое мнение аскета о самом себе), но мы ищем нечто совершенно другое. мы стремимся не покинуть жизнь, но расширить ее, мы не хотим отказаться от кислорода ради водорода или наоборот, но стремимся изучить химический состав сознания и посмотреть, при каких условиях оно даст наиболее чистую воду и будет лучше всего работать. Йога — это великое искусство жизни,[76] — говорил Шри Ауробиндо. Позиция аскета, который говорит «я ничего не хочу», и позиция мирянина, который говорит «я хочу того-то и того-то», — это одно и то же, — замечает Мать. — Один может быть точно так же привязан к своему отречению, как другой — к своей собственности. На самом деле, пока мы чувствуем необходимость отрекаться от чего бы то ни было, мы еще не готовы, мы вязнем по уши в противоположностях. Любой человек может проделать следующие наблюдения без всякой специальной подготовки. Во-первых, стоит нам только сказать витальному: «Ты должно отречься то того, отказаться от этого», как его тотчас же охватит противоположное желание. Если оно соглашается отречься, то можно быть уверенным, что оно ожидает, что ему будет оплачено сторицей, и уж таково оно само по себе, что совершить большое отречение для него ничуть не сложнее, чем отречение малое, поскольку в любом случае оно получает свое питание, и обе стороны, как отречение, так и обладание, для него одинаково питательны. Осознав эту простую истину, мы обнажаем полностью весь механизм работы витального, а именно его полное безразличие к нашим человеческим сентиментам: боль привлекает его так же, как и радость, лишения — как и изобилие, ненависть — как любовь, муки — как экстаз. Оно выигрывает в любом случае. Потому что и в страдании, и в наслаждении — Сила, одна и та же Сила. Итак, мы поставлены перед тем фактом, что все без исключения ощущения, из которых состоят фрагменты нашей фронтальной личности, двойственны, противоречивы по своей природе. Любое ощущение — это обратная сторона другого ощущения; в любой момент оно может превратиться в свою «противоположность» — утративший иллюзии филантроп (или, точнее, витальное в филантропе, утратившее иллюзии) становится пессимистом, рьяный проповедник удаляется в пустыню, упорный неверующий становится фанатиком, а добродетельного человека шокируют все те вещи, совершить которые у него не хватает смелости. Здесь мы открываем еще одну особенность поверхностного витального: это — неисправимый шарлатан,[77] актер, бессовестный фигляр (мы даже не можем с уверенностью сказать, что смерть нашей матери не доставит ему удовольствия). Каждый раз, когда у нас исторгается крик протеста или боли (вообще, любой крик), мы можем слышать, как внутри нас хихикает обезьяна. Это известно всем, и все же мы остаемся такими же сентиментальными, как и прежде. И, в довершение всего, витальное отличается своей способностью затуманивать все — это само воплощение тумана, оно принимает силу своих ощущений за силу истины, а высоты заменяет дымящейся вершиной вулкана на дне пропасти.[78]
Совершенно очевидно следующее наблюдение, вытекающее из первого, а именно — витальное абсолютно не способно помочь другим и даже просто вступать в сообщение с другими за исключением тех случаев, когда эго индивидуумов совпадают. Нет ни одной вибрации, посылаемой или, вернее, передаваемой нами, которая не могла бы тотчас же превратиться в свою противоположность в другом человеке; стоит нам только пожелать добра, как автоматически пробуждается соответствующее отрицательное чувство (как будто его принимают одновременно с первым) или соответствующее сопротивление, или противоположная реакция — кажется, что этот процесс протекает так же спонтанно и неизбежно, как химическая реакция. В действительности витальное стремится не помочь, а взять. Всегда. Любым возможным способом. Все наши чувства и ощущения запятнаны «хватанием». Чувство грусти при измене друга, например, — да и любая печаль — это верный признак вовлеченности нашего эго, потому что если бы мы по-настоящему любили людей ради них самих, а не ради себя, то мы любили бы их при любых обстоятельствах — даже если бы они стали врагами; во всех случаях мы радовались бы тому, что они существуют. Наши скорби и страдания на самом деле — это всегда признак смешения, а потому они ложны. Истинна одна только радость. Потому что истинно только то «Я» внутри нас, которое охватывает все существования и все возможные противоположности существования. Когда все находится внутри, тогда все является радостью, потому что нигде уже нет пробелов.
«А как же Сердце (с большой буквы)?» — протестуем мы. Но разве сердце не является местом самой большой неразберихи и смешения? Да и оно быстро утомляется. И в этом состоит наше третье наблюдение: наша способность радоваться — мала, наша способность страдать — также мала, мы быстро становимся безразличными к самым ужасным бедствиям; были ли у нас хоть какие-нибудь печали, которые мы не предали забвению? Мы можем вместить в себя лишь малую часть этой великой Силы Жизни. Мы не способны удержать заряд, — говорит Мать. Одно слишком глубокое дыхание — и мы кричим от радости или от боли, рыдаем, танцуем или теряем сознание. Потому что это все та же многоликая Сила, которая вливается и переполняет нас. Сила Жизни не страдает, она не тревожится и не возносится, не является ни хорошей, ни плохой — она просто есть, она течет, всеохватывающая и безмятежная. Те противоположные друг другу формы, которые она принимает в нас, — это результат нашей прошлой эволюции, когда мы были жалки, чрезвычайно жалки, разобщены, мы должны были защищать себя от этой огромной живой массы, слишком интенсивной для нас. Мы должны были различать «полезные» и
