внешний аппарат, психическое сохраняет лишь суть своих переживаний, основные тенденции, которые становятся все более рельефными и формируют за фронтальным существом зародыш психической личности;[91] на нее оказывают особое влияние определенные результаты предыдущей жизни, ибо каждое наше действие обладает динамизмом, тенденцией повторения (то, что называется кармой в Индии). Некоторые переживания будут преобразованы в следующей жизни в особые таланты, специфические проблемы, во врожденные влечения, в необъяснимые страхи, непреодолимую притягательность и иногда даже в особые обстоятельства, которые повторяются почти механически как будто для того, чтобы вновь поставить нас перед лицом все той же проблемы и дать возможность решить ее. Итак, каждая жизнь представляет собой один тип опыта (можно думать, что мы имеем много переживаний, но это всегда одно и то же переживание, один тип опыта); путем накопления многих типов опыта психическое постепенно обретает некоторую индивидуальность, которая становится все более сознательной и широкой, как будто подлинное существование психического начинается лишь после того, как исчерпан весь человеческий опыт. Чем больше оно растет, тем ярче выраженную индивидуальность обретает сознание-сила в нас и тем более возрастает психическое напряжение — это давление внутри нас растет до тех пор, пока однажды психическому уже не будет нужен этот кокон фронтальной личности — оно вырвется на свободу. С этого момента психическое начнет непосредственно осознавать окружающий мир; оно становится господином природа вместо того, чтобы быть ее спящим пленником; сознание становится господином своей силы вместо того, чтобы увязать в ней. Йога, по сути дела, — это та точка нашего развития, когда мы от бесконечных витков естественной эволюции переходим к самосознательной и контролируемой эволюции — это процесс концентрированной эволюции.
Как мы видим, существует много уровней — от обычного человека, в котором психическое — это только скрытая возможность, до пробужденного существа. Как если не реинкарнацией объяснить поразительную разницу между душами, уровнями разных людей — например, между сводником и Данте или Франциском Ассизским, или же, другой пример, между расчетливым обывателем, как его называет Шри Ауробиндо, и человеком ищущим? Объяснить это считая, что духовное развитие есть следствие образования, среды и наследственности, неверно в принципе, ибо это означало бы, что лишь у отпрысков респектабельных семей есть душа, а три четверти непросвещенного человечества обречены на вечное проклятие. Сама природа нашего человеческого естества [humanity], — говорит Шри Ауробиндо, — предполагает разнообразное и разнородное прошлое души так же, как и ее земное будущее, проистекающее из настоящего.[92] Но если мы, несмотря на очевидность этой истины, все-таки настаиваем на том, что человеку дана лишь одна жизнь, то это ведет к абсурду: Платон и готтентот, счастливое дитя святых или риши *) Риши — мудрецы эпохи Вед, одновременно пророки и поэты, создавшие Веды. — и тот, кто будучи рожден и воспитан преступником, погружен с самого начала и до конца своей жизни на самое дно зловонного разложения большого современного города, все они должны в неравных условиях, но как бы на равных, создавать своей деятельностью или верою в одной-единственной жизни свое вечное будущее. Это — парадокс, который оскорбляет и ум, и душу, и этическое существо, и духовную интуицию.[93] Но даже среди пробужденных существуют огромные различия; некоторые души, некоторые сознания-силы только рождаются, тогда как другие обладают вполне отчетливой индивидуальностью; некоторые души находятся в своем первом лучезарном самораскрытии, но им мало что известно за пределами собственной сверкающей радости, у них нет даже отчетливой памяти о своем прошлом и они не сознают тех миров, которые несут в себе, тогда как другие души, редкие души, обладают широким, планетарным сознанием. Человек может быть озаренным йогином или святым, живущим в глубинах своего существа, внутри души своей, но при этом у него может быть незрелый ум, подавленное витальное, он может пренебрегать телом и обращаться с ним, как с животным, и в довершение всего у него может быть абсолютно пустое сверхсознательное. Можно достичь «спасения», но ни в коем случае это не будет полнотой интегральной жизни.
Поэтому за раскрытием психического должно следовать то, что можно образно назвать «колонизацией психического», или, иными словами, психической интеграцией. Слово интеграция использует также и современная психология, но только вокруг чего она собирается интегрировать? Для интеграции нужен центр. Или она предполагает интегрировать вокруг суматохи ментального или витального эго? С таким же успехом можно пытаться пришвартовать лодку к хвосту угря. После того, как мы открыли внутреннее царство психического, мы должны теперь постепенно и терпеливо завоевывать и присоединять к нему царство внешнее; если мы хотим достичь реализации здесь, на земле, то нам нужно объединить вокруг нового центра все виды нашей ментальной и витальной активности и даже, как мы увидим, всю нашу физическую природу. Лишь при этом единственном условии они будут жить дальше: только те виды активности, которые, так сказать, будут «психизированы», станут бессмертными вместе с психическим. Все, что происходит вне психического, происходит по сути дела вне нас и не выходит из пределов жизни нашего тела. Есть целые жизни, в которых никого нет. Для того чтобы психическое могло помнить внешние события, ему необходимо принять участие в нашей внешней деятельности; в противном случае оно становится подобным слепому царю. И вот тогда, и только тогда, сможем мы говорить о реинкарнации и воспоминаниях прошлых жизней — не обязательно это будут воспоминания о ярких и славных подвигах (сколько было Наполеонов, сколько Цезарей, если верить популярным авторам, которые писали о реинкарнации!), но это будут воспоминания о мгновениях души,[94] ибо для психического нет ничего славного или бесславного, высокого или низкого — покорение Эвереста для него событие отнюдь не более великое, чем обычная прогулка к метро, если мы совершаем ее сознательно. Психическое — это слава сама по себе.
Эти «мгновения души» могут хранить воспоминание о физических условиях, которые их сопровождали; мы можем помнить окружающую обстановку, место, костюм, который в тот момент был на нас, незначительные детали, которые становятся как бы отмеченными вечностью в тот момент, когда происходит внутреннее откровение. Нам всем знакомы, даже в этой жизни, мгновения какой-то чистой прозрачности или внезапного расцветания, причем через двадцать или сорок лет мы не обнаруживаем никаких изменений на этом моментальном снимке, все остается нетронутым — оттенок неба, маленький камушек на дороге или карусель мелких повседневных забот, которыми был отмечен тот день — и все так, как будто все это — вечно. И даже без «как будто» — это на самом деле вечно. Это единственные мгновения, когда мы жили, когда из сотен часов небытия на поверхность вышло подлинное «Я». Психическое может выйти на поверхность и при трагических обстоятельствах, когда все существо собирается, концентрируется в мучительном напряжении, и что-то рвется в нас, мы ощущаем некое присутствие где-то глубоко внутри, которое может заставить нас сделать то, на что в нормальном состоянии мы не способны. И это — другое лицо психического: психическое — это не только радость и свежесть, но также и спокойная сила, как будто оно навеки — над всеми трагедиями — неуязвимый владыка. И в этом случае также могут неизгладимо запечатлеться в памяти все детали места происшествия. Но в следующую жизнь переходят не столько детали, сколько суть происшествия; нас поразят некоторые сплетения обстоятельств или тупиковые ситуации, с которыми, кажется, мы уже когда-то встречались, их как будто окружает ореол фатальности: то, что не было преодолено в прошлом, возвращается вновь и вновь, каждый раз немного отличаясь по форме, но по сути являясь все тем же — до тех пор, пока мы не встанем лицом к лицу со старыми трудностями и не развяжем узел. Ибо таков закон внутреннего прогресса.
Но обычно воспоминания о конкретных физических условиях не сохраняются, потому что в конце концов они не имеют того значения, которое им приписывает наше мелкое поверхностное сознание. Существует даже естественный механизм, который стирает избыток бесполезных воспоминаний прошлых жизней и постепенно сглаживает воспоминания жизни настоящей. Если мы попытаемся охватить всю нашу жизнь единым взглядом, то что, в самом деле, остается от нее? Серая масса с двумя или тремя яркими, выделяющимися на общем фоне образами; все остальное стирается, исчезает. То же самое происходит с душой и ее прошлыми жизнями. То есть существует обширная сортировка воспоминаний. И на протяжении долгого времени закон забвения действует чрезвычайно мудро, поскольку, если бы нам пришлось преждевременно вспомнить наши предыдущие жизни и возможности, эти воспоминания постоянно угнетали бы нас. Даже в этой настоящей жизни слишком много бесполезных воспоминаний стоит на пути
