переписчика нарушалась логика повествования. Еще сложнее обстояло дело с метрической формой. «Кудруне» присуща своя особая строфа, состоящая из четырех длинных стихов, рифмующихся попарно и разделенных цезурой на два полустишия. Все начальные полустишия имеют по четыре ударных слога и женское окончание. Заключительные полустишия первой пары также имеют четыре ударных слога, но при мужской рифме. Заключительные полустишия второй пары стихов построены сложнее: в третьем стихе строфы заключительное полустишие хотя и четырехударно, но заканчивается женской рифмой. Особенно бросается в глаза завершающее полустишие четвертого стиха: в нем уже шесть ударений. Строфа «Кудруны» в первой паре стихов совершенно совпадает с нибелунговой строфой, но во второй паре от нее отлична: последнее полустишие на один слог длиннее, чем в строфе «Нибелунгов». Вторая пара стихов кудруновой строфы совпадает с началом строфы «Титуреля», а это произведение Вольфрама фон Эшеибах датируется 1220 г. Развилась ли титурелева строфа из кудруновой или же имело место влияние Вольфрама на строфику «Кудруны»? Наконец существовала ли кудрунова строфа в немецкой поэзии прежде, чем она зазвучала в верхненемецком эпосе? На все эти вопросы до сих пор пет ответа, так как они связаны с непреодоленными трудностями хронологии. И пока не открыт более ранний памятник с родственной метрикой, который мог бы пролить свет на этот вопрос, мы считаем кудрунову строфу вариантом нибелунговой, а точнее кюренберговой строфы, потому что еще до появления «Нибелунгов» такой строфой пользовался поэт-миннезингер Кюренберг (середина XII в.).
В поэме есть много отступлений от схемы строфы в ее чистом виде, но дело этим не ограничивается. Наряду с нормальной кудруновой строфой здесь насчитывается сто правильных нибелунговых строф, больше половины которых стоит в первой четверти поэмы. Ученые по-разному объясняют эту странность. А. Хойслер допускает, что нибелунговы строфы по ошибке внес Ганс Рид. [181] Ф. Нойман считает, что это автор «Кудруны» развил и усложнил нибелунгову строфу, но не сразу достиг совершенства и ошибался, особенно вначале, сбиваясь на прежнюю привычную схему.[182] Э. Сивере усматривает здесь не ошибку переписчика или поэта, а стилистическое средство, к которому создатель «младшего» эпоса намеренно прибегает, чтобы создать нужное впечатление.[183]
Помимо сказанного, в поэме имеются 408 строф, где есть внутренняя рифма перед цезурой. Исследователи не пришли к единому мнению, являются ли все эти отклонения от строфической формы «Кудруны» новшеством, привнесенным поэтом в XIII в., пли же это пережиток старой формы, изменившейся с течением времени.
Не меньше трудностей представляет и язык поэмы. Ведь Ганс Гид, согласно своему разумению, списывал «Кудруну», переводя ее на свой язык – язык XVI в. Издатели «Кудруны», напротив, стремились перевести копию на язык оригинала – средневерхненемецкий язык первой половины XIII в., сохранив при этом окраску австро-баварского диалекта. Именно так «окрашен» язык «старшего» эпоса – «Песни о Нибелунгах». Многие диалектные особенности языка «Кудруны» (например, kom, komen и никогда kam, kamen) указывают на местность в долине Дуная. Тем самым «Кудруна» включается в большую группу средневерхненемецких поэм, принадлежащих этому краю. Критическое издание «Кудруны», предпринятое К. Варчем, заложило основы для текстологической работы, продолженной П. Пипером, Е. Мартином и другими немецкими филологами, выпустившими хорошо прокомментированные издания «Кудруны».[184]
Иную задачу ставили перед собой сторонники песенной теории К. Лахмана. Этот выдающийся ученый в области немецкой филологии и исследователь «Песни о Нибелунгах» считал героический эпос плодом коллективного творчества многих поэтов. По Лахману, каждый из них сочинил одну какую-то песнь на основе народного предания. Из этих песен, объединенных позднейшими редакторами, и составлялся эпос. Эту теорию «редакционного свода» ученики Лахмана применили к исследованию «Кудруны». Они пытались отделить «подлинные» строфы поэмы от «неподлинных», привнесенных разными «правщиками», и выделить первозданные «эпические песни», из которых сложилась поэма.
Л. Эттмюллер разбивает «Кудруну» на отрывки и различает в поэме труд четырех компиляторов, из которых один будто бы внес отдельные строфы и сгладил шероховатости, другой что-то добавил к содержанию, третий украсил стихи внутренней рифмой, а последнему принадлежат нибелунговы строфы.[185]
К. Мюлленгоф по-своему делит поэму на песни и находит в ней трех интерполяторов. Стремясь отделить пшеницу от плевел, он признает всего четыреста строф подлинными, 1530 строфу – завершающей, а все остальные – позднейшей добавкой.[186]
Против попыток деления эпоса на эпизоды, разрушавшие его единство и цельность, выступил в Германии В. Вильманс.[187] А. И. Кирпичников, первым в России привлекший внимание к «Кудруне», писал: «Эттмюллер имеет достоинство, общее всем критикам лахмановской школы, – остроумие, и общий недостаток – произвол».[188] С этой точки зрения русский ученый критикует Мюлленгофа, выбросившего три четверти поэмы как интерполяции, а также последователя Мюлленгофа – Плошшуса, который добавил к «очищенному» тексту несколько десятков стихов и выпустил «Кудруну» в таком адаптированном виде, присовокупив свой перевод на современный немецкий язык.[189]
Чувствительный удар был нанесен школе Лахмана фундаментальной работой известного немецкого филолога Ф. Панцера «Хильда-Кудруна». Автор на протяжении многих страниц сличает строфы, разделенные Мюлленгофом на «подлинные» и «неподлинные», он доказывает их единство и приходит к выводу о «едином» авторе «Кудруны». Сказочные и книжные источники здесь так искусно переплетены и переработаны, пишет Панцер, «что я должен по праву утверждать: история „Кудруны' есть в чистом виде собственное изобретение ее поэта».[190]
Наконец теория песен Лахмана была решительно опровергнута А. Хойслером, крупнейшим исследователем эпоса в Германии. Хойслер выдвинул принципиально новое положение о развитии древнегерманского эпоса, которое потом применил в своем исследовании «Песни о Нибелунгах».[191] По его теории, германские сказания существовали лишь в форме героических песен. Каждая из этих песен трактовала какой-либо сюжет, исчерпывая его целиком. Песни отличались сжатым стилем изложения. Постепенно они разрослись и превратились в пространные эпопеи. «Однако этот процесс представляет разбухание, а отнюдь не сложение!» – пишет Хойслер и поясняет: ^Согласно теории редакционного свода, эпос относится к песне, как шеренга людей к отдельному человеку или как аллея деревьев к отдельному дереву», в то время как эпическая традиция германцев доказывает другое: «… эпос относится к песне так, как взрослый человек к эмбриону, как ветвистое дерево к саженцу».[192] Работа Хойслера была решающей в споре с теорией школы Лахмана. Однако это не означает, что в трудах ученых данного направления не было верных мыслей, ценных наблюдений. Л. Эттмюллер и К. Мюлленгоф, например, указали на трехчастное деление поэмы. По имени героя, о котором ведется повествование, эти части можно озаглавить:
VI. Композиция «Кудруны»
Центр повествования, что отразилось и в названии эпоса, – в истории Кудруны. История эта занимает две трети поэмы (573 – 1705). Все остальное – предыстория. Поэтому-то многие ученые рассматривают поэму как двухчастную, уподобляют ее в этом отношении «Песни о Нибелунгах». И так же, как «Песнь о Нибелунгах», «Кудруна» разделена на авентюры – их тридцать две. В данном случае это слово обозначает главу поэмы, отрезок, предназначенный для рецитации, чтения по книге шпильманом или ученым клириком. Мы не знаем, кто разделил поэму на неравные куски и дал им заголовки, иногда только по первым строфам, не исчерпывая содержания (например, в IX авентюре). Немецкие ученые отметили черты сходства двух эпосов в формулах приветствия и прощания, в описании красоты и силы героев, в сценах общего характера, например в сценах приема послов и гонцов, празднеств и битв. Близость эту можно объяснить сложившейся традицией эпического стиля. Но встречаются эпизоды и сцены более индивидуального характера, которые близки «Песни о Нибелунгах» настолько, что можно говорить об их заимствовании из «старшего» эпоса. По этому поводу давно уже собран обстоятельный материал.[193] Тем не менее в современном немецком литературоведении утвердилось мнение, что по отношению к «Песни о Нибелунгах» «Кудруна» представляет антитезу. У автора «Кудруны» своя концепция, независимая от «Песни о Нибелунгах», «которая является для него
