карает злую госпожу, обрекая ее на смерть, и увозит сестру домой к матери.
Другая группа баллад – «О прекрасной поморянке» – локализуется в местечке Готше (Крайна, после Первой мировой войны отошла к Югославии). Населенный потомками австро-баварских колонистов, устремившихся сюда в середине XIV в., Готше долгое время был своеобразным «лингвистическим островом» со своим говором, представляющим дальнейшее развитие баварского диалекта с аллеманскими и славянскими заимствованиями. В балладе, по всей вероятности занесенной из тех же мест, где создавались произведения героического эпоса, рассказывается, что ранним утром пришла на морской берег прекрасная поморянка, чтобы выстирать белье. В это время подплыл челнок, в котором сидел молодой господин. Он окликает девушку, дарит ей золотое кольцо, а затем сажает в челнок и увозит в свою страну, где она становится его женой.
Злая госпожа, помыкающая королевной, активная роль брата в освобождении пленницы, девушка- прачка, окружающая обстановка – раннее утро, берег моря – все как будто указывает на близкое родство с фабулой «Кудруны». Разделяя точку зрения Ф. Панцера, Г. Шнейдер считает балладу типа «Зюдели» наследницей героической песни и предшественницей «Кудруны».[217] Эту мысль развивает и Марта Кюбель.
Она расходится с Ф. Панцером лишь в оценке баллады о «Поморянке», считая ее не источником, а искаженным перепевом эпоса о Кудруне.[218]
Но положения, выдвинутые Панцером, вызвали много возражений со стороны других ученых. Оспаривается, например, генетическая связь эпоса и баллад (Р. Менендес-Пидаль, Б. Бёш). Последние трактуются не только как значительно более поздние по сравнению с поэмой, но и глубоко чуждые ей по духу.[219] А. Хойслер выступил против сказочной теории Панцера и назвал «губительной» роль, которую сыграл его «Золотоволосый» в изучении германских сказаний.[220] Взгляды Хойслера спорны, когда он отрицает сказочное происхождение сказаний о Зигфриде,[221] но в данном случае он совершенно прав: сказка о «Золотоволосом» не, имеет не только генетической связи с поэмой о Кудруне, но даже никаких типологических схождений. Сопоставление Хервига с героем этой сказки Панцер строит на произвольно истолкованной строфе поэмы (656), чему в остальном тексте не находится подтверждений.
А. Хойслер отверг также идеи Вильманса и других исследователей о том, что источником истории Кудруны была сага о Херзиге, точнее ее соединение с переработанной сагой о Хильде. Главным доводом Хойслера было то, что эта часть эпоса, ставшая, как он выразился, «романом о Кудруне»,[222] не нуждалась в других источниках. У нее, как считал Хойслер, была большая предыстория и собственная сага, которая лежит в ее основе.[223] Сопоставляя обе крупные части эпоса, он указал, что история Хильды по самой сути отличается от истории Кудруны. Хильда по своей воле бежала к Хетелю, тогда как Кудруна была насильственно увезена из родительского дома. И здесь, и далее расстановка и взаимоотношения действующих лиц, их характеры, психология совершенно различны. Хойслер конструирует сагу о Кудруне, идущую, как он полагает, из викингских времен IX–X вв., и сводит ее к следующему: Героиня похищена и долгие годы страдает в плену. Отец ее убит уже во время нападения на замок и увоза дочери. Брат героини мстит за смерть отца, освобождает и увозит сестру домой. Таким образом, сага, по Хойслеру, заканчивалась освобождением героини и местью, а не свадьбой. Все же новшества – введение Людвига, отца похитителя, убийство им отца Кудруны, а не Хартмутом, введение роли Хервига и т. д. – это создание последнего эпика, поэта «Кудруны».
Хойслер также считал, что в поэме три фабулы, «совершенно лишенные как временной, так и причинной связи, соединены друг с другом лишь действующими лицами и их генеалогией: принцип чисто механического сложения».[224] Мы постараемся дальше показать, что эпизоды, связанные с юностью Хагена, история Хильды и последняя часть, целиком посвященная Кудруне, составляют единое целое и должны были восприниматься в свое время как целостное произведение.
IX. Последнее воплощение «Кудруны»
Имя героини эпоса в рукописи – Can trim, Cutrun. В скандинавской поэзии часто встречается его северная форма – Gudrun, тогда как древняя верхненемецкая его форма – Gundrun. Это – составное и «говорящее» имя, оно означает «вызывающая битву заклятьями» (Gund – «битва», run от rune – «тайна, заклятие»). В древних источниках именно данное свойство было присуще Хильде как валькирии. Некоторые ученые делают заключение, что Гудрун, – это северное имя Хильды: ведь gыnd и hild одинаковы по значению, они обозначают битву.
За время эволюции памятника претерпело изменение и имя героини. В устах бродячих нижненемецких певцов оно звучало без нозального звука
Как уже говорилось, в «Кудруне» сюжет сватовства, добывания невесты главенствует. Отсюда общность и сходство мотивов. Например, Хетель, отец королевны, становится похож на своего тестя Хагена. Так же, как Хаген, он спесиво отказывает женихам в руке своей дочери. Но как причудливо двоятся и троятся эти мотивы! Вместо одного жениха – а им представал Хетель во второй части поэмы – в третьей части их появляется трое: мавр Зигфрид, норманнский князь Хартмут и зеландский король Хервиг; вместо одной битвы из-за невесты возникает три, а затем и того больше.
Вторая часть, посвященная Хильде (в особенности VI авентюра), звучит гимном любви с ее беззаконными порывами («…На зов любви пошла бы по морю и по суху,/Когда б отцу родному перечить хватило мне духу.»…). Героиня третьей части – Кудруна, чей образ стоит в центре повествования, любит Хервига, однако же никакого конфликта между ее чувством и семейным долгом нет. Напротив, можно сказать, что, давая согласие на брак с Хервигом Зеландским, она избавляет родных от бед, грозящих им со стороны влюбленного короля. Следовательно, основной конфликт здесь существенно меняется. На первом плане стоит честь и верность, которую Кудруна при самых жестоких обстоятельствах сохраняет в плену. Кудруна еще не стала de facto женой зеландского короля, ее отъезд к нему отложен на год под предлогом достойных приготовлений к будущей коронации, но она я Хервиг в присутствии свидетелей выразили согласие заключить брак и обменялись клятвами. По средневековым обычаям этого было достаточно, чтобы они считались мужем и женой.
Честь и верность лежат в основе рыцарского идеала, и Кудруна представляет его безупречное воплощение. Когда король Людвиг обещает пленнице земли и замки, если она будет благосклонна к его сыну Хартмуту, Кудруна отвечает:
Манера выражаться изысканно, отвечая врагу, до некоторой степени свойственна Кудруне. В этом проявляется высокомерие Кудруны, в котором упрекает ее жена Людвига – Герлинда. Точнее было бы сказать, что в этом выражается достоинство пленницы и чувство превосходства над ее мучителями. Но когда злая Герлинда угрожает ей, знатная пленница отвечает, что лучше согласится делать всю черную работу служанки, чем станет женой Хартмута.
Герои эпоса постоянно помнят, с кем они связаны родством. Хильда, созывая вассалов в поход за дочерью, говорит: «Пусть памятует Хорант: он Хетелю родня.»… (1084). Рядом с украшающими эпитетами, сопутствующими именам главных героев («смелый», «благородный» рыцарь, «знатная», «прекрасная» дама), часто указано: сын такого-то или дочь такого-то. В «Песни о Нибелунгах» Зигфрид тоже зовется «сыном Зигмунда», «сыном Зиглинды». Это свидетельствует о том, что поэма находится в русле древней эпической традиции. Но и сословная гордость феодальной верхушки здесь тоже нашла отражение. Так, на страницах поэмы то и дело обсуждается, кто кого знатнее. Например, Людвиг, когда сын задумал посвататься к Кудруне, говорит ему: «…Спесивы хегелинги, для них мы с тобой худородны» (592), Кудруна, заявляя, что она никогда не полюбит Хартмута, восклицает: «Будь он но родословной мне ровней, – и тогда бы.»… (959) и т. п. И лишь однажды ниспровергается власть традиции, когда король Хервиг, отвергнутый как жених отцом Кудруны, идет с ним воевать. Видя перевес Хервига и сколько пролито крови, Кудруна
