Так высмеют мой труд, поблекнувший и сирый, так россказни смешны речистых стариков, — и правду о тебе сочтут за прихоть лиры, за древний образец напыщенных стихов… Но если бы нашлось дитя твое на свете, жила бы ты вдвойне, — в потомке и в сонете. Сонет 27
Спешу я, утомясь, к целительной постели, где плоти суждено от странствий отдохнуть, — но только все труды от тела отлетели, пускается мой ум в паломнический путь. Потоки дум моих, отсюда, издалека, настойчиво к твоим стремятся чудесам, — и держат, и влекут измученное око, открытое во тьму, знакомую слепцам. Зато моей души таинственное зренье торопится помочь полночной слепоте: окрашивая ночь, твое отображенье дрожит, как самоцвет, в могильной темноте. Так, ни тебе, ни мне покоя не давая, днем тело трудится, а ночью мысль живая. * * * Два отрывка из «Гамлета» (Из сцены 7 действия 4)
Королева
Одна беда на пятки наступает другой — в поспешной смене: утонула твоя сестра, Лаэрт. Лаэрт
Сестра! О, где? Королева
Есть ива у ручья; к той бледной иве, склонившейся над ясною водой, она пришла с гирляндами ромашек, крапивы, лютиков, лиловой змейки, зовущейся у вольных пастухов иначе и грубее, а у наших холодных дев — перстами мертвых. Там она взбиралась, вешая на ветви свои венки, завистливый сучок сломался, и она с цветами вместе упала в плачущий ручей. Одежды раскинулись широко и сначала ее несли на влаге, как русалку. Она обрывки старых песен пела, как бы не чуя гибели — в привычной родной среде. Так длиться не могло. Тяжелый груз напившихся покровов несчастную увлек от сладких звуков на илистое дно, где смерть. (Из сцены 1 действия 5)
Лаэрт (прыгает в могилу, вырытую для Офелии)
…Теперь заройте с мертвою живого, сыпучий прах нагромоздите выше седого Пелиона и главы Олимпа синего.
