Вот серые, сырые сучья,вот блестки свернутых листков…Как спутываются созвучьягремящих птичьих голосов!И, многозвучный, пьяный, вольный,гуляет ветер, сам не свой.И ухает звон колокольныйнад темно-синею рекой!Ах, припади к земле дрожащей,губами крепко припади,к ее взволнованно звенящей,благоухающей груди!И, над тобою пролетая,божественно озарена,пусть остановится родная,неизъяснимая весна!
<1921>
НочьУж погорел лучистый крайлетучей тучки, и, вздыхая,ночь подошла… О, голубая,о, величавая, сияй,сияй мне бесконечно: всюду,где б ни застала ты меня, —у кочевого ли огняиль в гордом городе — я буду,о, звездная, как ныне, радтвоей улыбке непостижной…Я выпрямлюсь и взор недвижныйскрещу с твоим! О, как горят,ночь ясная, твои запястья,да, ослепи, да, опьяни…Я лучшего не знаю счастья!Ночь, ты развертываешь райнад темным миром и, вздыхая,на нас глядишь… О, голубая,о, величавая, сияй!
<1921>
ПетербургТак вот он, прежний чародей,глядевший вдаль холодным взороми гордый гулом и просторомсвоих волшебных площадей, —теперь же, голодом томимый,теперь же, падший властелин,он умер, скорбен и один…О город, Пушкиным любимый,как эти годы далеки!Ты пал, замученный, в пустыне…О, город бледный, где же нынетвои туманы, рысаки,и сизокрылые шинели,и разноцветные огни?Дома скосились, почернели,прохожих мало, и онипри встрече смотрят друг на другаглазами, полными испуга,в какой-то жалобной тоске,и все потухли, исхудали:кто в бабьем выцветшем платке,кто просто в ветхом одеяле,а кто в тулупе, но босой.Повсюду выросла и сгнилатрава. Средь улицы пустойзияет яма, как могила;в могиле этой — Петербург…Столица нищих молчалива,в ней жизнь угрюма и пуглива,как по ночам мышиный шурк