погода, паршивая еда. Какой мне от этого прок?
Крис сказал:
- Лэнс, делай, что хочешь. Но не спеши.- Он
говорил спокойно, пытаясь потянуть время.- He
разговаривай с прессой, не делай никаких заявлений, не говори никому, что уходишь,- предостерег он меня.
После Криса я позвонил Стэплтону:
- Все кончено, дружище. Я доказал, что мог бы вернуться, и с меня хватит.
Билл отреагировал хладнокровно:
- Ну что ж…
Он уже успел переговорить с Крисом и все знал.
И, как и Крис, он попытался меня придержать, сказав, что мне следует подождать с какими-либо заявлениями.
- Пусть пройдет хотя бы неделька. Торопиться в этой ситуации было бы безумием.
- Нет, ты не понимаешь. Я хочу сделать это прямо сейчас.
- Лэнс,- пытался урезонить меня Билл.- Я понимаю, что ты уходишь из спорта. Прекрасно, но нам нужно обсудить кое-какие детали. Подожди хотя бы пару дней.
После этого я позвонил Очу, и между нами состоялся вполне типичный для нас разговор.
- Я сошел с 'Париж-Ницца',- сказал я.
- Невелика беда.
- Я пас. Я больше не гонщик.
- Не надо принимать сегодня никаких решений.
Мы с Кик вернулись в Остин. Меня пошатывало после долгого перелета, но я был вынужден отвечать на бесконечные телефонные звонки: все искали меня, недоумевая, почему я исчез. Наконец телефон стих, и, проспав целый день - сказывалась разница в часовых поясах,- мы с Кик отправились в офис Билла.
- Я приехал, как ты просил, но говорить о том, буду ли я еще соревноваться, не собираюсь,- сказал я Биллу.- Это обсуждению не подлежит. С меня хватит, и мне все равно, что ты думаешь по этому поводу.
Билл посмотрел на Кик, но она только пожала плечами. Они оба понимали, что я находился в таком состоянии, что спорить было бесполезно. Кик к этому времени была тенью самой себя - усталая, разочарованная, но, когда она ответила на взгляд Билла, между ними что-то произошло, какой-то безмолвный разговор. Взгляд Кик сказал Биллу: 'Проявите терпение, он не в себе'.
Прежде чем Билл открыл рот, прошло не меньше 20 секунд. Наконец он сказал:
- Хорошо, тогда нам нужно все основательно подготовить и правильно оформить. Давай этим и займемся.
- Просто распространи пресс-релиз,- сказал я.
- В чем проблема?
- Это плохая идея.
- Почему?
- Это ты знаешь про эти 'Рута дель…' и 'Па-
Риж…' что там дальше? - сказал Билл.- Но в Америке о них никто слыхом не слыхивал. Никто даже не подозревает о твоем коротком возвращении в велоспорт. Поэтому тебе все-таки следует соззвать пресс- конференцию и объявить о своем ухо де. Я понимаю, что ты считаешь свое возвращение в спорт большим подвигом, и в этом я с тобой согласен. То, что ты сделал, воистину поразительно; Уже одно то, что ты победил рак, можно назвать] великим возвращением. Но дело в том, что никто ' другой этого не знает.
- Я пришел четырнадцатым в 'Рута дель Соль',- возразил я, защищаясь.
- Лэнс, ты станешь для всех человеком, который победил рак, но в спорт не вернулся. Вот что будет.
Наступила очередная долгая пауза. Я видел, как была озадачена Кик.
- Да, ты прав, так нельзя,- сказал я наконец.
Стэплтон ухватился за меня всерьез, перечислив тысячу дел, которые мне нужно было сделать, прежде чем я смогу формально уйти в отставку.
- Я понимаю, что ты уходишь,- сказал он. -Вопрос в том, как ты уйдешь.
Он спросил, готов ли я созвать 'живую' прессконференцию, посоветовал встретиться и поговорить со спонсорами. А потом он сказал:
- А может, устроим хотя бы одну прощальную гонку?
Я не мог достойно уйти из спорта, не выступив напоследок в США.
- Почему бы тебе не выступить на национальном чемпионате в июне и не сделать это своей последней гонкой? - сказал Билл.- Ты можешь там выиграть, я знаю. Вот это и станет твоим возвращением; это будет то, о чем люди узнают и что запомнят.
- Ну… не знаю,- нерешительно произнес я.- Что-то мне не хочется снова садиться на велосипед.
Билл терпеливо манипулировал мною, стараясь не дать мне объявить о своем уходе. Он придумывал все новые причины, почему мне следует с этим подождать. Билл сказал, что в любом случае я не могу уйти раньше 'Гонки за розами', а она состоится в мае.
В конце концов Билл меня уломал. Я сказал, что пока воздержусь от заявлений, но, как бы там ни было, устрою себе несколько дней выходных.
Команда 'Postal' проявляла терпение. Том Вайзель дал указание ждать. Но несколько дней превратились в неделю, неделя превратилась в месяц. За это время я даже не распаковал свой велосипед. Он лежал разобранный в гараже и пылился.
Я вел себя как последний бездельник. Каждый день играл в гольф, катался на водных лыжах, пил пиво или просто лежал на диване и смотрел телевизор.
Я стал завсегдатаем мексиканского ресторана 'Chuy's', нарушая все правила спортивной диеты. Я и раньше, когда прилетал домой из Европы, ехал туда прямо из аэропорта и заказывал буррито под томатным соусом и пару 'Маргарит' или пива 'Shiner Bock'. Теперь же я ел там практически все.
Я больше не намерен был ни в чем себе отказывать; мне дан второй шанс - и я был намерен использовать его на всю катушку.
Но это не приносило мне радости. Легче на сердце не становилось, я не чувствовал себя свободнее и счастливее. Я пытался воссоздать то на' строение, которое было у нас с Кик во время совместного путешествия по Европе, но на этот раз! все было иначе, и я не понимал почему. Правда! заключалась в том, что мне было стыдно. Меня терзали сомнения и чувство вины по поводу содеянного мною во время гонки 'Париж-Ницца'.; 'oСынок, никогда не сдавайся'. А я сдался.
Я вел себя так, как было совершенно несвойственно моему характеру, и причина тому - мое возвращение с того света. Это была классическая ситуация. Что дальше? У меня была работа, была своя жизнь, а потом я заболел, и это перевернуло все с ног на голову. Теперь же, пытаясь вернуться к жизни, я был совершенно дезориентирован - и не мог с этим справиться, не мог все поставить на свои места.
Я ненавидел велоспорт, но при этом думал 'Ачто еще я могу делать? Быть мальчиком на побегушках в какой-нибудь конторе?' Я не знал, что мне делать, и просто хотелось спрятаться, убежать от проблем - чем я и занимался. Я избегал всякой ответственности.
Я знаю, что пережить рак - это не только восстановить здоровье тела. В выздоровлении нуждалась и моя душа.
Никто этого не понимал по-настоящему - кроме Кик. Она держала себя в руках, хотя имела все основания злиться. Пока я играл в гольф, она осталась без дома, без работы, без собаки, читая объявления в рубрике 'Требуются' и беспокоясь о том, как нам удастся сводить концы с концами. Моя мать очень сочувствовала ей. Она звонила нам, просила передать трубку Кик и спрашивала у нее: 'Как твои дела?'
После нескольких недель моего гольфа, пьянства и мексиканской кухни Кик решила, что так больше продолжаться не может - кто-то должен попытаться повлиять на меня. Однажды утром мы сидели в патио и пили кофе. Закончив, я отставил чашку и сказал:
- Ладно, пока, у меня гольф.
