которой нас ждал этот самый финишный подъем. Крис следовал за нами в машине, так что на вершине горы мы планировали погрузить велосипеды на крышу и вернуться к ужину уже в качестве пассажиров.
Мы ехали и ехали под непрерывным дождем - Четыре часа, пять… К тому времени, когда мы достигли подножия горы Бич, я был в седле уже шесть часов, промокший насквозь. Но на подъеме я встал на педали и устремился вверх, оставив Боба Ролла позади. И вдруг моим глазам открылось нечто невероятное: на асфальте по-прежнему красовалось мое имя.
Колеса велосипеда пересекли уже выцветшие желтые и белые буквы, cкладывавшиеся в 'Да здравствует Лэнс!'.
Я продолжал подъем, который становился все: круче. Мои ноги, как молоты, долбили педали, я, обливался потом и наполнялся радостью. Мое тело инстинктивно реагировало на требования момента. Я бессознательно все выше поднимался в седле, чтобы удержать темп. Внезапно сзади оказался ехавший на машине Крис; он опустил стекло и стал подбадривать меня: 'Вперед, вперед, вперед!' Я оглянулся на него. 'Алле, Лэнс, алле, ал-ле!' - вопил он. Я, чувствуя, как ускоряется мое дыхание, еще поднажал и увеличил скорость.
Этот подъем что-то изменил во мне. Поднимаясь в гору, я заново прокрутил в голове всю свою, прежнюю жизнь, детство, первые гонки, болезнь и то, как она все перевернула. Этот трудный подъем заставил меня наконец попытаться ответить на все те вопросы, которых я избегал многие недели. 'Пора заканчивать с этим,- понял я.- Двигайся,- сказал я себе.- Если ты можешь двигаться, значит, ты не болен'.
Я снова опустил взгляд на дорогу, на брызги, разлетавшиеся из-под колес, и снова увидел на асфальте свое имя, полустертое и размытое дождями: 'Армстронг, вперед!'.
Продолжая двигаться к вершине, я увидел свою жизнь во всей ее полноте, как одно целое. Я понял, в чем заключается мое призвание. Смысл моей жизни был прост: я был рожден преодолеть длинный и тяжелый подъем.
Я стремительно приближался к вершине. Ехавший за мной Крис уже по моей осанке в седле понял, какая перемена произошла в моей душе. Он почувствовал, какой тяжкий груз свалился с моих плеч.
Наконец я достиг вершины подъема. И остановился. Крис тоже съехал на обочину и вышел из машины. Мы и словом не обмолвились о том, что произошло в эти секунды. Он только посмотрел на меня и сказал:
- Я поставлю велосипед на крышу.
- Нет,- ответил я.- Дай мне дождевик. Я поеду своим ходом.
Я вернулся. Я снова был гонщиком. Крис улыбнулся и сел за руль.
Остаток пути я ехал, испытывая истинное благоговение перед красотой, покоем, душевностью этих гор. Бун стал казаться мне святой землей, местом паломничества. Я знаю, что, если у меня когда-нибудь еще возникнут серьезные проблемы, я приеду в Бун и найду здесь ответ. Именно здесь я вернулся к настоящей жизни.
Через день или два мы отправились в университетский спортивный центр, чтобы проверить мои показатели. Я педалировал с такой силой, что велоэргометр зашкалило. Цифры мелькали с такой скоростью, что Крис не успевал их прочитывать. С улыбкой он шмякнул в мою ладонь 100 долларов. За ужином я небрежно сказал Крису:
- Может, мне съездить на соревнования в Атланту?
- Давай,- согласился Крис.
Тем же вечером мы стали составлять план моего возвращения. Крис сделал массу звонков, пытаясь найти для меня новые гоночные колеса. Потом он позвонил Биллу Стэплтону и сказал:
- Готово. Он стал другим человеком. Таким,
каким мы его знали.
Я не то чтобы вернулся в спорт и сразу стал выигрывать все гонки подряд. Были взлеты и падения, хорошие результаты перемежались плохими. Но я больше не давал неудачам сбить меня с толку.
После Буна я наслаждался каждым своим днем, проведенным на велосипеде. Каждым. Даже если я был в неважной форме, страдал, падал, я уже больше никогда не допускал и мысли о том, чтобы снова все бросить и уйти.
Я даже на собственную свадьбу приехал на велосипеде. В Бун я ездил в апреле 1998 года, а уже в мае мы с Кик поженились - в Санта-Барбаре. Мы пригласили на свадьбу около сотни человек и во время скромной католической церемонии (Кик - католичка) поклялись вечно любить друг друга. После этого были танцы - до утра и до упаду. Той ночью никто не сидел, всем было так весело, что нам с Кик хотелось, чтобы этот праздник никогда не кончался. Потом мы в свадебных нарядах сидели с гостями в баре, пили коктейли и курили сигары.
В доме на берегу мы оставались несколько дней, но наш медовый месяц нельзя было назвать идеальным - после Буна я весь горел желанием тренироваться. Я выезжал на тренировки каждый день. К началу 'Гонки за розами', проводившейся во второй раз и уже получившей большую известность, мы вернулись в Остин. Город был частично перекрыт для автомобилистов. На улицах были раз -вешаны праздничные гирлянды. Гонку я выиграл с приличным отрывом. Когда я взошел на подиум, Кик кричала и прыгала от радости. Она была так взволнована, словно я выиграл 'Тур де Франс'. Тогда до меня дошло, что ей еще не приходилось видеть моих побед. 'Это мелочь',- сказал я ей, пожав плечами. Но в глубине души я, конечно, был очень рад.
Приятно было вновь ощутить дух соревнований. В следующий раз мне удалось ощутить его в июне, на чемпионате США среди профессионалов, где и было официально объявлено о моем возвращении. Финишировал я четвертым, а выиграл гонку мой друг и товарищ по команде Джордж Хинкэйпи.
Однажды утром я сказал Кик: 'Пожалуй, пора возвращаться в Европу'. Она только радостно кивнула и начала собираться. Я мог сказать ей: 'Едем в Европу', а по приезде в Европу сказать: 'Возвращаемся в Остин', а в Остине заявить: 'Знаешь что, я ошибся, мы снова едем Европу',- и она стерпела бы все это без единой жалобы. Ей не были страшны никакие переезды.
Кик даже нравились эти испытания - новое место жительства, новый язык,- поэтому, когда я говорил: 'Давай попробуем еще раз', она относилась к этому легко. Некоторые жены так жить не смогли бы, но потому-то я и не женился на них. Моя жена - молодец.
Мы с Кик сняли скромную квартиру в Ницце, и она снова занялась изучением французского. А я уехал на соревнования. Сначала я принял участие в 'Туре Люксембурга' - и выиграл его. После первого этапа я позвонил домой, и Кик удивилась отсутствию воодушевления в моем голосе, но я слишком остерегался психологических ловушек, связанных с возвращением в большой спорт, и старался сдерживать свои эмоции и надежды. Это была всего лишь второстепенная четырехдневная гонка - успех в ней никакой крупный гонщик не стал бы считать своей большой победой. Но с точки зрения психологической эта победа была очень важна для меня, поскольку означала, что я снова способен выигрывать, и, кроме того, принесла мне несколько бонусных очков ICU. Она изгнала из меня последние остатки сомнений.
После этого я финишировал четвертым в недельном 'Туре Голландии'. Начавшийся в июле 'Тур де Франс' я пропустил, потому что еще не был готов к этой изматывающей многодневке длительностью в три недели. Я наблюдал за этой гонкой, оказавшейся в том году самой драматической и неоднозначной за всю ее историю, со стороны. В ходе нескольких рейдов на технические машины команд французская полиция обнаружила огромные запасы эпогена и анаболических стероидов. Некоторые члены команд и официальные лица были брошены за решетку, под подозрением же оказались все. Велосипедисты были возмущены столь бесцеремонным поведением французских властей. Начала гонку двадцать одна команда, а до финиша добрались лишь четырнадцать. Одна команда была снята с соревнований, а шесть других сошли в знак протеста.
Допинг - печальный факт велосипедного мира, как и любого другого вида спорта, где все решает выносливость спортсменов. Некоторые команды и гонщики видели в допинге своего рода гонку ядерных вооружений - ты вынужден применять эти препараты, если не хочешь отстать от других. Лично я так никогда не считал, а уж после химиотерапии идея их использования стала мне и вовсе отвратительна. В общем и целом 'Тур-1998' вызвал у меня смешанные чувства: я сочувствовал гонщикам, попавшим под раздачу,- некоторые из них были мне хорошо знакомы,- и в то же время полагал, что в будущем эти события
