всех сил, даже когда мне это не нужно. Я не хочу жить вечно, я готов умереть, после того как проживу отмеренный мне срок, но до тех пор я собираюсь крутить педали своего велосипеда - и не исключаю, что мне суждено на нем умереть.
Каждый год, когда я снова сажусь на велосипед и пытаюсь выиграть очередной 'Тур де Франс', становится для меня еще одним годом, прожитым вопреки болезни. Возможно, именно поэтому для меня была так важна вторая победа в 'Тур де Франс'; ведь для меня велоспорт - это то же самое, что жизнь. Я хотел выиграть еще один 'Тур', и хотел потому, что никто не считал меня способным это сделать. Все решили, что мое возвращение в 1999 году само по себе уже было достаточным чудом. Но я больше не относился к своей велосипедной карьере как к возвращению в спорт, я стал считать ее подтверждением и продолжением правильности того, что я делаю как человек, переживший рак.
Посвятить себя чему-нибудь меньшему, чем повторению успеха в 'Туре', было бы равносильно капитуляции. Выступление на бис не обещало быть легким, но именно этим мне и нравилась такая попытка. С момента победы в 1999 году в моей жизни появилось больше забот и обязанностей, и все они только радовали. Я стал молодым отцом, а на фронте борьбы с раком вел себя активно, как никогда. Кроме того, у меня появились новые рекламные и корпоративные обязанности, особенно по отношению к тем спонсорам, которые меня поддержали. Некоторые пессимисты посчитали, что я буду слишком занят или недостаточно силен, чтобы выиграть самую трудную гонку в мире второй раз подряд. Но больше всего в жизни я ненавижу слышать, что я чего-то не могу. Говорить такое мне - это самый лучший способ заставить меня этого добиться.
Во всех прогнозных дискуссиях на тему 'Тура-2000' я фигурировал в качестве счастливчика, перевернутой страницы истории, героя сентиментальной сказки о чудесном избавлении от рака, первого американца, которому удалось выиграть 'Тур' на американском велосипеде и в составе американской команды.
Они прочили победу кому угодно. Они называли имена выдающихся гонщиков, пропустивших 'Тур- 1999': немца Яна Ульриха, который в то время залечивал травмы, и чемпиона мира итальянца Марко Пантани, который на время покинул спорт из-за допингового скандала. Называли чрезвычайно опасного горняка француза Ришара Виранка, Абрахама Олано и Александра Цулле. Если мое имя и упоминалось, то только в связи с Пан-тани, Ульрихом и тем фактом, что я не смог бы выиграть 'Тур', если бы они в нем участвовали. Но теперь мы все, здоровые и в хорошей форме, собирались участвовать в 'Туре 2000', и это событие обещало стать самой жаркой гонкой десятилетия. На этот раз все - все самые сильные мои конкуренты - выстроятся на линии старта.
Единственными, кто действительно верил в то, что у меня есть шансы, были мои товарищи по команде 'U. S. Postal', но и они сомневались, смогу ли я защитить титул после весеннего падения, одного из самых эффектных за всю мою карьеру. Мы снова использовали методику тренировочных сборов и провели две полные недели в апреле и мае, тренируясь всей командой на французских пиках и изучая маршруты, по которым предстояло ехать.
Пятого мая мы отправились на очередную изнурительную тренировку в Пиренеи. Мы практиковались на горе Отакам - самом тяжелом подъеме на трассе 'Тура-2000'. Было очень жарко, и поэтому на пути к вершине я снял шлем и передал его помощнику команды, ехавшему в машине сопровождения. Когда мы начали скоростной спуск, я попросту забыл взять шлем обратно.
Внезапно мое переднее колесо наскочило на камень, и шина сразу же лопнула. Руль вырвался из рук. Дорога была узкой, велосипеду некуда былоnдеваться, и он въехал в подпорную стенку. Я врезался в стену головой. Свет, казалось, взорвался и померк.
Рядом со стеной на зеленой траве стоял стол для пикника. За столом сидели двое туристов из Французской Канады, муж и жена, которые, по милости судьбы, оказались врачами. Я врезался в стену меньше чем в 3 метрах от них.
Лежа под стеной, я быстро проверил руки и ноги, чтобы убедиться, что ничего не сломал, и понял, что у меня ничего особенно не болит - за исключением головы. В ушах звенело, но все же я смог расслышать, как врачи говорили мне не вставать. Вся правая сторона лица уже начала распухать. Пока я лежал, Йохан вызывал по мобильнику 'скорую', а врачи прикладывали к моей голове лед. После того как Иохан сделал звонок, джентльмен из Французской Канады сообщил ему, что мне невероятно повезло.
- Судя по звуку удара головы о стену, я был абсолютно уверен, что, подойдя сюда, увижу труп,- сказал он.
Когда я услышал его слова, мне стало дурно. Наконец прибыли парамедики. Они ощупали меня с головы до ног и сказали, что меня нужно отвезти в Лурд на обследование. Машина 'скорой помощи' доставила меня в больницу, где я провел ночь. Затем я вернулся домой в Ниццу, чтобы пару недель отлежаться. Я валялся на диване с огромным синяком под глазом и ждал, когда моя голова уменьшится до нормальных размеров. Кик меня,nконечно, жалела, но ей совсем не понравилась моя ребяческая выходка со шлемом. 'Я же кошка,- попробовал отшутиться я.- Это была моя вторая жизнь'.
Месяцем позже я вернулся на Отакам один (если не считать Йохана), чтобы закончить пробный заезд. Ситуация была потенциально опасной, и я хотел избавиться от любой нерешительности, которую мог почувствовать на месте падения. День был холодным и дождливым, и мне пришлось четыре часа изо всех сил крутить педали, чтобы добраться до вершины. Йохан остановил машину рядом со мной и протянул мне свитер и горячий шоколад.
- Отличная работа. А теперь можешь согреться,- сказал он. Но я посчитал, что делать это ещеnрано.
- Мне кажется, я не совсем понял подъем,-
сказал я.
- Что ты имеешь в виду?
Я хотел сказать, что не полностью его освоил; у меня не было уверенности в том, что я смогу достаточно успешно с ним справиться. Это был волнообразный подъем, некоторые отрезки которого были намного круче других. Чтобы полностью понять его, нужно выяснить, где тебе придется больше всего помучиться, чтобы заранее собраться с духом; где можно будет немного отдохнуть и где лучше всего атаковать.
- Что ты собираешься сделать? - спросил Йохан.
- Собираюсь пройти его еще раз,- ответил я.
Так я и поступил. Мы спустились вниз, и я еще раз прошел весь подъем - еще четыре часа изматывающей работы. Я совершенно уверен, что оказался единственным дураком на свете, который пожелал заехать на эту гору в такую погоду - причем не один раз, а два. Но именно в этом и заключался весь смысл моего поступка.
По большому счету, дело было вовсе не в травме. Через несколько дней я уже снова начал тренироваться и вскоре чувствовал себя очень даже неплохо. Больше всего я боялся, что могу слишком рано выложиться и тогда у меня не останется достаточно сил, чтобы достойно закончить 'Тур'.
За время 'Тура-2000' нам предстояло объехать границы Франции против часовой стрелки и выдержать несколько из самых трудных этапов, на которых кому-либо из нас когда-либо доводилось ехать. Мы должны были стартовать в 'Футюроско-пе' с разделки длиной чуть больше 16 километров. Дальше шла серия равнинных этапов, где опять будут доминировать спринтеры, и лишь потом - во всяком случае, для меня - должна была начаться настоящая борьба, когда на десятом этапе нам предстояло приступить к штурму Пиренеев.
Прибытие в 'Футюроскоп' было связано со странными ощущениями. Казалось, что я побывал там всего несколько дней назад, хотя прошел уже целый год. Было похоже, что время обратилось вспять, и ощущение дежавю усиливалось тем, что мы остановились в той же самой гостинице, где нас разместили годом раньше. С одной стороны, этоnвселяло надежду: я почувствовал себя так, словно знаю, как выиграть 'Тур де Франс'. Мои товарищи по команде испытывали то же самое; большинство из нас уже четвертый год выступали за 'U. S. Postal', и если вначале у нас не было ничего, кроме пары разбитых трейлеров, то теперь в нашем распоряжении находился целый караван грузовиков и автобусов, набитых всем, что способствует хорошему настроению.
Единственное, чего обязательно следует ожидать от каждого 'Тура',- это неожиданности. За три недели гонки обязательно будут внезапные атаки, нелепые падения и неожиданные лидеры. 'Футюроскоп' доказал
