– Что ты делаешь? – удивилась Юлия.
– Объясню капитану, чтобы поворачивал обратно. Так больше нельзя, – зло произнес я, с трудом пытаясь подняться.
– Он не послушает, – резонно возразила Юлия, – не нужно даже пытаться. Они не откроют тебе дверь и могут даже решить, что ты пытаешься захватить их самолет. Они могут подумать, что ты террорист.
К нам уже спешила стюардесса.
– Садитесь, – она пыталась выдавить улыбку, но улыбка получалась жалкой и вымученной, – вам нужно сесть и снова пристегнуться.
– Так больше нельзя, – громко сказал я по-английски, – необходимо возвращаться. Это самолет, а не качели.
Нас тряхнуло так, что стюардесса чуть не упала. Не дослушав меня, она поспешила обратно, хватаясь за кресла. Капитан обратился к пассажирам с извинениями, объяснив, что мы попали в самый центр урагана и скоро из него выйдем. Это «скоро» растянулось ещё минут на двадцать или тридцать. Даже двое флегматичных азиатов, которые находились с нами в салоне первого класса, были явно напуганы и все время что-то говорили друг другу. Но их поведение было иным, словно они беспокоились, но твердо знали, что всё будет хорошо. Так волнуются люди, когда понимают, что могут опоздать к месту встречи, и не думают об угрозе своей жизни.
– В следующий раз поплывем на корабле, – прокричал я Леонтию Яковлевичу. Тот молчал. Он тоже не выказывал особого страха. Я ещё тогда подумал, что он самый смелый человек среди нас. Самолёт ещё страшно трясло, Феликса рвало в туалете, Ибрагим ругался, женщины с трудом держались в креслах, а Леонтий Яковлевич снова вернулся к своей газете. Когда тряска немного стихла, я всё-таки поднялся и подошел к нему.
– Вы совсем не боитесь? – спросил я Дебольского.
– Боюсь, – ответил он, глядя на меня и поправляя очки, – только и страх должен быть рациональным. Я не могу выпрыгнуть из самолета или остановить ураган, а значит, нужно набраться терпения и подождать, пока наш самолет наконец выйдет из этого урагана. Хотя трясет нас достаточно неприятно, но я понимаю, что всё это рано или поздно закончится.
– Вы смелый человек, – пробормотал я.
– Я фаталист, – ответил Леонтий Яковлевич, – чему быть, того не миновать.
Меня такой ответ совсем не устроил. Я прошел в свободную кабину туалета, чтобы умыться. Посмотрел на себя, и мне не понравилось моё лицо. Эта турбулентность меня явно напугала. Я умылся, вышел и увидел, как из соседней кабины выходит измученный Феликс. Он просидел в туалете почти полчаса. Представляю, как ему было плохо. Не нужно было вчера так напиваться. Он был весь мокрый. Глядя на меня, он недовольно скривил губы, покачал головой, но ничего не сказал.
Я услышал за спиной чей-то короткий смешок. Обернулся и увидел Юлию, стоявшую у стены. Она как-то странно смотрела на меня.
– Что случилось? – спросил я её.
– Ничего, – ответила она, – я никогда раньше не попадала в подобную переделку. Я, конечно, много летаю, но так меня трясло впервые в жизни. Обратно мы тоже полетим по этому маршруту?
– Нет, – ответил я, – мы полетим через Таиланд, сразу в Москву.
– Слава богу, – пробормотала она, – иначе я бы просто сбежала.
– Даже после сегодняшней ночи? – Я подошел к ней ближе и посмотрел в глаза.
– Да, – спокойно ответила она, не отводя глаз, – можно вполне спокойно заниматься этим на европейском курорте или на Ближнем Востоке.
– В следующий раз полетим во Францию, – согласился я, придвигаясь ещё ближе и чувствуя её тело.
– Надеюсь, ты не собираешься заниматься этим прямо здесь? – спокойно спросила она. – Нас могут увидеть.
– Всегда мечтал заняться этим на такой высоте, – после пережитого волнения я чувствовал какое-то непонятное возбуждение. Сказывалось продолжающееся действие левитры? Или мне просто захотелось почувствовать, что я живой? Наверно, такие же чувства были и у Юлии. К тому же не забывайте, что она была намного младше меня, ей было около тридцати пяти. Она молча показала в сторону туалета. Ведь в первом классе туалетные комнаты достаточно вместительные.
Мне понравилась её наглость. Подсознательно мелькнула подлая мысль. Неужели и этому её научил Гога? Но я сразу отбросил эти мысли, и мы вошли в туалетную комнату. Честно признаюсь, что не был идеальным любовником. Было довольно тесно, и я вел себя достаточно скованно. Не знаю, как моя спутница, но, кажется, она поняла, что мне просто необходима подобная разрядка после всего, что я пережил.
Потом, вспоминая этот эпизод, я понял, что это было впервые в её жизни. Респектабельная женщина, главный редактор журнала, она вела себя как вырвавшаяся в свою первую поездку молодая девчонка, словно ей хотелось всё попробовать, всё испытать. Наверно, связь с Гогой её подсознательно угнетала и сковывала. А может, она всегда была такой. Сейчас уже узнать невозможно.
Потом я вернулся к себе в кресло и потребовал от стюардессы обед и хороший коньяк. Я выпил в одиночку почти полбутылки коньяка. Вернувшаяся на своё место Юлия с удивлением и нарастающим ужасом смотрела на меня. Когда через час нас снова затрясло, мне было уже не так страшно. Нам объявили, что минут через сорок мы наконец сядем в Куала-Лумпуре, но мне было уже весело.
– Нужно покупать собственный самолет и летать на нем, – в сердцах пробормотал я, когда нас снова тряхнуло.
– «Гольфстрим», – согласилась Юлия, – самый лучший самолет. В Европе говорят, что умные женщины ищут мужчину с «Гольфстримом». Это гарантия того, что он миллиардер.
– У вас было много знакомым с такими самолетами? – Я не удержался от сарказма, обращаясь к ней на «вы». Она решила принять мою подачу.
– Не было, – ответила Юлия, – мне всегда попадались какие-то третьесортные мультимиллионеры, которые никак не могли выбиться в миллиардеры. Можно я задам личный вопрос?
– Конечно, – я все время улыбался. Очевидно, она решила, что сейчас самое удобное время задать свой личный вопрос.
– Почему вы развелись с женой? – спросила она.
Я пожал плечами. Лгать не хотелось. На высоте алкоголь действует несколько иначе. После пережитого стресса и нашего забавного «приключения» в туалетной комнате мне хотелось говорить только правду. В такие минуты понимаешь, что жизнь – бесценный дар, которого ты можешь лишиться в любое мгновение.
– Она оказалась не совсем готовой к своему новому состоянию, – честно ответил я. – Когда у нас было не так много денег, мы жили достаточно дружно, а когда денег стало гораздо больше, она решила, что должна получить некую «компенсацию» за предыдущие годы. Начались претензии, стали проявляться амбиции, мы все время ссорились. Где-то я прочел, что семейная ссора – это просто усталость супругов друг от друга. Может, и так.
Она ничего не успела ответить, когда я увидел, как к нам в салон первого класса поднимается Равлюк. Собственной персоной. Я думал, он побоится к нам подниматься, ведь в его обязанности входила и безопасность нашего маршрута. Он мог бы узнать про этот надвигающийся ураган, который доставил нам столько проблем. Я взглянул на него так, словно собирался его спалить. Он мне никогда не нравился, этот бывший милиционер со своим стриженым затылком и выправкой отставного унтера. Он подошел к Феликсу и что-то ему сказал. Тот удивленно взглянул на своего начальника службы безопасности, что-то переспросил, затем нахмурился и отмахнулся, показывая в мою сторону.
Неужели опять Равлюк спрашивает, какие номера нам нужны? Я его просто удавлю.
– Извините меня, – негромко сказал Равлюк, подходя к нам, – можно вас на минуту?
– Потом, – разозлился я, глядя на это ничтожество. Он ещё смеет здесь появляться. Его дело – следить за нашими чемоданами и узнавать заранее, какая погода будет на маршруте. А он со своей задачей явно не справился. И теперь беспокоил нас в полете, посмев появиться в салоне первого класса.
– Это очень важно, – настаивал Равлюк.
