кого-нибудь под крылом. Но у кого? Не у родственников же: «Ах, как ты выросла — тебя не узнать». И не у друзей! Они не поймут. За последние несколько дней я как будто стала на целую жизнь старше… А он? Ведь он-то — поймет?
Гелий сидел рядом и касался меня плечом, но он был далеко, далеко — он был далеко в дороге, и он по ней уходил и уходил! Даже если бы мы сидели тут вместе хоть до самой смерти, он все равно оставался бы — далеко.
Всегда один на один — неужели он прав!
— Эй, ты живая? — спросил он. — Как твоя нога?
Я вздохнула. Нога оставалась желать лучшего.
— Ладно, вот придем домой, я кое-что попробую, — непонятно пообещал Гелий. Ребята нас догнали, он встал и понес меня дальше, они о чем-то переговаривались, но я сделала вид, что сплю. Один на один!.. Потом был трамвай, и в нем я как-то убаюкалась, так что дома я попросту напилась валерианового чаю да уснула.
А проснулась оттого, что мне было странно. Родители еще не пришли с работы, а Гелий сидел на полу возле дивана и держал ладонь возле моей ноги.
— Ты чего это? — изумилась я.
— Не знаю, — сказал он, но руки не убрал.
Я села и обнаружила, что нога не болит. Тогда я встала и попрыгала.
— И что ты со мной сделал? — подозрительно спросила я. — Опять какая-нибудь энергия из космоса?
— Не знаю, — ответил он. — Просто я очень хотел, чтоб тебе стало лучше. А что, получилось?
— И часто ты такие штуки проделываешь?
— Первый раз, — сказал Гелий.
Он хотел было уйти, но я пристала к нему с расспросами.
— Я плохо разбираюсь, правда, — Гелий пожал плечами. — Мир полон непознанных нами энергий. Правда, это ведь все такие опасные штуки. Знаешь, когда я читал книги экстрасенсов и сравнивал их с восточными книгами, то понял, что целители эти, как правило, ничегошеньки не знают. Чувствуют чего-то, а всего не знают. Вот помахал такой умелец руками, вылечил у ребенка заикание; а может быть, судьба для того человеку заикание дала, чтоб он какую-нибудь черту характера в себе проработал. А без этой черты характера у него вся жизнь под откос поедет. Так что я никогда бы не стал ничего такого… но я очень хотел, чтоб тебе стало лучше, вот и все. И надеялся и верил, что, может быть, так и будет. Я вообще заметил: если ты в чем-то реально нуждаешься и веришь, что оно у тебя будет, ты его непременно получишь. Если это добрая вера, конечно.
— Значит, если я буду верить, что никогда не умру, то так и будет?
— Разве ты в этом нуждаешься? — удивился Гелий. — Представь сама: неизбежная жизнь. Что бы ни произошло, ты будешь жить в этом теле. В какой-то момент ты узнаешь все, что могла узнать в этом воплощении, и захочешь идти дальше, но перед тобой будет бесконечная тюрьма сознания, заключенного в физическую оболочку… Нет, я вижу, ты меня не понимаешь, — закончил он.
И пошел ставить чайник. А я села за уроки.
Глава 7. Другая химия
— А я думала, ты в школу не придешь, — удивилась Галка.
— Да, да, — подхватил Женька. — Не придешь, а приедешь верхом на Гелии. Наивные мы! Она переболела воспалением хитрости, а мы волновались.
— Неправда, — обиделась я. — Просто он меня вылечил.
Села, разложила по парте тетрадки. Все вокруг зубрили химию и активно выделяли на бумаге всякий углекислый газ да водород, а мне не хотелось. Что понимает эта химия? Может она объяснить про смысл жизни и странные космические энергии? Или нужен новый Менделеев, чтоб такую химию придумать?
Впрочем, ведь не сам же Гелий все это придумывал. Должно быть, таких людей по планете много. А я с ними не встречалась из-за того, что мои мыслеформы были отличны от их мыслей и не сближали нас.
Как же тогда я встретилась с ним самим? Случайно. Или не случайно?
Какое все-таки счастье, что у людей бывают дни рождения и что на них иногда никто не приходит. В этот день я думала, что мир оборвался и висит над бездной на одной тоненькой ниточке, а день этот оказался самым счастливым в моей жизни — я встретила Гелия.
Все на свете происходит к лучшему, это я видела теперь перед собой абсолютно ясно. Если бы человек не простужался, он, не боясь холода, мог замерзнуть до смерти. Если бы не было болезней, люди не стремились бы вести правильный образ жизни. А все неудачи и ошибки — это уроки. Уроки, которые надо помнить и быть благодарными за них своей судьбе, чтобы не оступиться потом в более жестких и суровых ситуациях.
Невероятный Гелий! Он был увлечен своей идеей, но с ним никогда не бывало скучно, потому что это была даже не идея — это был целый мир, целая жизнь. То он казался совсем мальчишкой, то чуть ли не мудрым старцем. А когда он мечтал, глядя в пространство, а ветер развевал полы его плаща…
— Ольга, к доске!
Вот так всегда. Чуть что, к доске, руки за спину…
На доске было уравнение «с подвохом». Сказать проще, там по ходу реакции все менялось- сливалось, как положено, и еще был подвох в виде атома гелия. Потому что он ни с чем не соединяется, а так и остается сам по себе, и улетает куда ему вздумается своей дорогой. Один!
— Вера Павловна, — сказала я. — Неужели совсем никогда не бывает так, чтоб гелий с чем-нибудь соединялся?
— Бывает, — хохотнул с места Женька. — Сам с собой. В термоядерных реакциях. Углерод получается!
Я получила свою пятерку и поплелась на место. Мне была предельно необходима новая химия.
Гелий, как водится, сидел над бумагами за растрескавшимся столиком, и на него опадали желтые кленовые ладошки.
— Пойдем к Юльке, — сказала я. — А то вчера не были.
— Не пойду. С тобой оглянуться не успеешь, как папой окажешься, — ответил он.
Так что я отправилась одна, но в детском доме было что-то вроде санитарного дня, и никого не пускали. Удалось только перекинуться с Юлей парой слов через окно, а потом она спустила мне через форточку какую-то лисичку из пластилина.
— Мама, приходи завтра! А это от меня хромой девочке. Ты унесешь ей? Унеси. А ему скажи, что я не несчастная. Скажешь?
Я унесла эту лисичку, и в том интернате ей очень обрадовались. И Гелий очень обрадовался, когда я ему все это пересказала. Но меня почему-то уже ничего не радовало и не печалило. Я ушла на берег, села на свой валун и кидала в воду камешки. Прибежали какие-то дети, хохотали, боролись на песке, потом опять все стихло. Камешки у меня давно кончились. Тихая и спокойная гладь воды отсвечивала солнечными бликами, когда по поверхности проходила легкая рябь, а я ловила эти блики и слушала мир.
Кажется, так было целую вечность. Потом вдруг захотелось обернуться. Позади меня, спрятав руки в карманах плаща, стоял задумчивый Гелий, тихий, как осень.
— Сколько времени? — спросила я, чтобы что-нибудь спросить.
— Я не ношу часов, — ответил Гелий. — Наверное, семь.
— А почему не носишь?
— Так… Не хочу считать секунды, хочу чувствовать живой поток времени: оно удивительное… Вот ты
