— Ты чего? — спросил Гелий.
— Я залезла в твой чемодан, — угрюмо сказала я.
— Так, — кивнул он. — И?
— И в твой дневник. В свое оправдание мне сказать нечего.
— Ну, а мне тем более, — сказал Гелий. — И?
— Прости.
— Что еще остается, — ответил он. — Ты мне не веришь, что ли?
— Да нет, ты не думай, я всего три строчки только… мне очень хотелось узнать, что у тебя в чемодане.
— Спросила бы, я бы тебе дал все что хочешь, — грустно сказал он. — Идем, надо успеть.
Некоторое время мы шли молча.
— Гелий…
— Ну?
— Что такое программа получить-отдать?
— Это в смысле сначала учишься чему-то, потом это дальше в мир отдаешь, — нехотя ответил он. — Ведь не ради себя одного совершенствуешься, а для всех.
— А почему ты назвал тело инструментом? Это про что? И как его все разрушают?
— Инструментом… Вот я уже рассказывал тебе, что верю в жизнь после смерти. Дух воплощается на Земле или где-нибудь еще много раз. Сейчас мой дух использует мое тело, чтобы общаться здесь и совершенствоваться. А разрушают наше тело неправильное питание, например, или неправильный образ жизни.
— Ты подразумеваешь всяких алкокуриков? — уточнила я.
— Алкоголь, наркотики — о них вообще речь не идет, — возразил Гелий. — Это азбучная истина. Я говорю, например, о пирожках с мясом. Уже тысячи исследований доказали, что мясо организму ни к чему, а мы его все едим. А режим дня? Сколько людей, особенно молодежь, ложатся спать уже после полуночи, а утром еле встают. Почему не посмотреть на солнце, которое всем живым существам отсчитывает биологические часы? Нет, надо идти наперекор природе, ломать, коверкать и перегружать свой собственный организм!
— Тише, тише! Слушай, так что ж ты вчера ел у нас макароны по-флотски, если мясо вредно?
— Потому что мне не приходится выбирать, — ответил он. — Но когда-нибудь я, наверное, перестану бродяжничать, и тогда заживу, как говорится, по-человечески…
— Когда? — сразу же полюбопытствовала я.
Гелий пожал плечами.
В детдоме он показал ребятам фокусы, попускал пузыри, а потом спросил у Юли, хочет ли она покататься на аттракционах. Та изъявила бурное согласие, и мы отправились в детский парк.
Гелий покупал билеты на все подряд аттракционы, и в ответ на мое напоминание о том, что средства у него далеко не лишние, он только сказал:
— Деньги мои, куда хочу, туда трачу.
Юля каталась вверх, вниз, влево, вправо и по спирали, пока ей не наскучило. За это время я, сопровождая ее, уже еле держалась на ногах.
— Пойдем отсюда, — попросила Юля. — Мне тут надоело.
— Мне нужно зайти в кое-какое место по пути обратно, — сказал Гелий. — Вы не составите мне компанию?
Разумеется, мы согласились. Гелий привел нас в интернат для детей-инвалидов. Он собирался написать в газету статью об этом заведении. О безногом мальчике, который писал музыку, о девочке с параличом, которая рисовала картины единственной функционирующей рукой, о другой девочке, горбатой и глухонемой, которая шила мягкие и добрые игрушки… Всем им было не больше десяти.
— Это несчастная девочка, — представил им Гелий Юлю, — у нее нет родителей.
Ребята подходили к ней или подкатывались на тележках и утешали. Когда к ней приблизилась, неумело протягивая вперед изогнутую ручку, хромая девочка лет четырех, она вдруг повернулась и выбежала на улицу.
Мы нашли Юлю в палисаднике.
— Что же ты убежала? — спросил Гелий.
— Меня напугала хромая, — ответила она.
— А-а, это та девочка, которая лепит из глины? У нее такие добрые глаза… Постой, где это ты поцарапалась?
— Я… пыталась ходить на одной ноге, — не сразу сказала Юля. — И наткнулась на куст. Это очень неудобно — так ходить, — она немного помолчала и добавила:
— Почему они меня жалеют? Им живется хуже, чем мне. У них нет рук, нет ног…
— Ну и что же, что нет, — возразил он. — Они умеют радоваться тому, что у них есть. А ты не умеешь.
Она сердито глядела на Гелия и молчала.
— Идем, — я погладила ее по голове. А она прижалась ко мне и сказала:
— Ну можно… ну можно ты хотя бы понарошку будешь мне мама? Ну хотя бы вечером по воскресеньям? Можно?
Гелий за ее спиной предостерегающе замотал головой и замахал руками. Но я сказала:
— Можно. По воскресеньям утром обязательно, а в другие дни как получится. Только ты накрепко помни, что понарошку, потому что мне лет мало и мне тебя ни по какому закону не отдадут.
— Я понимаю, мама, — шепнула она. И больше уже не отцеплялась от моей ладони.
Пока я объяснялась в детдоме с воспитательницей, Гелий ждал за оградой. Я вышла, и он сказал, еле сдерживаясь:
— Мамаша, вы бы хоть предупреждали! Ты вообще представляешь, что тут произойдет, если ты в какое-нибудь воскресенье не явишься? Это вообще… я не знаю что такое! Ты бы хоть… ты бы хоть со мной сначала посоветовалась!
Какое любопытное заявление!..
— А почему я должна с тобой советоваться? — улыбнулась я.
— Нипочему! Маленькая ты еще для мамы! Тебя саму еще воспитывать и воспитывать.
— Может быть. Но когда я буду большая, мне будет некогда, — ответила я.
Глава 6. Один на один
Я люблю, когда мы вместе ходим на карьеры. Павел берет гитару, и мы разговариваем, поем песни, просто молчим, слушая тишину… Да чего там объяснять — все, наверное, знают, как хорошо бывает посидеть в лесу с друзьями.
Гелий согласился пойти с нами. Выглядел он в тот день неважно: был какой-то хмурый и неразговорчивый.
— Что стряслось? — спросила я.
— Если ты хочешь совершенствоваться, нельзя себе потакать, — сказал он. — Но иногда бывает очень трудно выявить, в чем заключается это потакание. Например, когда человек нарочно не ложится спать в новогоднюю ночь, хотя ему хочется спать, и когда человек засыпает днем, если ему хочется спать, — все это потакание. Вот, допустим, я хочу спать. Что мне делать? Какое решение правильное?
— Лучше вечером ложись пораньше, — посоветовала я.
— Да это я ассоциации высказываю, — возразил он. — У меня другая проблема.
— Хмуриться и говорить о проблемах — наверняка потакание себе, — пожала плечами я.
— Ладно, — кивнул он и принялся улыбаться: сначала пластилиновой улыбкой, а потом и на самом
