говоришь? Да керосином все воняли! — Форцепс хохотал. — Вали ко мне немедленно! какая еще матушка, что ты лепечешь… перелом? и ее поставим на ноги! завтра же и поставим… каталка? какая каталка… да у меня их тысячи, твоих колясок, бери любую! Что мне, такого дерьма для друга жалко? Слушай, не думал, что такая зануда! Будет тебе елка. Откуда? да у себя на участке срублю! да перестань ты — мой участок, что хочу, то и делаю…“
Форцепс был совершенно пьян. Варфоломей вырывал у него топор, которым тот метил срубить собственную ногу. „Слушай, зачем ты женился?“ замахивался Форцепс. „Тебя спасал“, — вырывал у него топор Варфоломей. „Неужто я был когда-то влюблен?!“ „Был“. „Какое счастье, что я не женат, тем более по любви…“ И вот так, целясь в ногу Варфоломея, одним взмахом, профессионально, с одного удара, Форцепс удалил пушистую елочку перед роскошным особнячком елизаветинской эпохи — островок Великой Британии в стане лягушатников. „Мой дом — моя крепость, — заявил он камердинеру, выразившему решительное осуждение под маской непроницаемости, — захочу — спалю. Проводи его величество в телефонную и соединись с его резиденцией“. И, о счастье! — вдовствующая королева-мать была совершенно всем довольна: Мэгги вернулась! Ты не представляешь, что за прелесть наша Мэгги! она мне вымыла голову и завила! очаровательно… нет, голос у меня нормальный, просто мне неудобно говорить… Нет, они не вернулись, разве они должны были вернуться? Уверяю тебя, никого, кроме Мэгги… просто мне неудобно говорить, потому что у меня в руке зеркало. Нет никакой телеграммы, и никто не приезжал. А что, у нас будут еще гости на Рождество? какая прелесть! Приходи скорей, ты меня не узнаешь… Дать тебе Мэгги?..
Про Мэгги было не совсем ясно, а впрочем, почти ясно: она узнала, что герцогини не будет на Рождество. Герцогиня ее не переносила, Варфоломей никак не мог понять, за что: лучше фаворитки их принц им ни разу не приводил… Зато королева-мать — обожала, и ее Варфоломей понимал. Герцогиня недоумевала, что в ней все находили; Варфоломей же недоумевал, что Мэгги могла найти в его сыне? Редкое бескорыстие! как всегда, в нужную минуту, как всегда, спасла, как всегда, выручила!.. „Милая Мэгги… — умилился Варфоломей. — Да было ли у них что-нибудь с этим проходимцем?.. — почему-то подумал Варфоломей. — Она не такая…“
Варфоломей с Мэгги говорить не стал, оставил на всякий случай телефон Форцепса и, успокоенный (быстро доходят только дурные вести, а герцогиня все еще в пути…), проследовал из телефонной в буфетную, где Форцепс мудрил в королевском кувшине невероятный рецепт — „резекция дня“.
Наутро ударил морозец и присыпал снежок — классическая рождественская погодка. Пожалованный адмиральским званием Форцепс выкатил короля Варфоломея в богатой коляске новейшей конструкции, драгоценно посверкивающей спицами и прочими никелированными частями многообразного и не до конца еще известного назначения. Король обнимал хирургический саквояж Форцепса, в котором звякали тяжелые инструменты, как-то не металлически, а стеклянно, и вчерашнюю елочку. Тщательно выбритый, с орденом Почетного Легиона в петлице, на запятках следовал адмирал Форцепс. Взволнованные подданные детского возраста бежали следом, улюлюкая и рассыпая конфетти. Полицейский на углу отдал честь.
И так, с саквояжем и елочкой, как со скипетром и державой, с грумом в адмиральском звании на запятках, вкатил король Варфоломей в узкий двор собственной резиденции. Оставив выезд у лифта, поддерживая друг друга и опираясь то на елку, то на саквояж, поднялись они наверх. Но ключ не лез в скважину. Был он от совсем другого замка: этот был от французского, а тот был, разумеется, от английского. Возможно, ключ был даже от другой двери, возможно, от Варфоломеева кабинета. И других ключей не было — Форцепс ключей с собой не носил, у Форцепса для этого был свой ключник. На звонок не отзывался совершенно никто. И на стук тоже.
Волна беспокойства, охватившая короля, имела вкус вчерашнего „раствора“. Он спустился вниз позвонить по телефону, никто не брал трубку, и тогда он обнаружил, что коляски у лифта уже не было. В отчаянии поднялся Варфоломей обратно — на площадке не было ни Форцепса, ни прислоненной к двери елочки. Варфоломей жалобно поскребся в дверь и услышал из-за нее только покашливание Василия Темного. Тогда король заколотил и заорал изо всей силы: „Эй, есть здесь кто-нибудь?!“ И с облегчением услышал, хоть и приглушенный расстоянием, но достаточно пронзительный крик королевы-матери, не то „Варфутоночек!“, не то „Где ты шляешься!“ „Почему, мать, ты не берешь трубку?“ — кричал, припадая к двери, Варфоломей. „Почему ты не звонил?“ кричала в ответ мать. „Я ключи в доме забыл!“ — орал Варфоломей. „Не знаю, куда ушел твой сын“, — отвечала мать. „А где твоя Мэгги?“ „Мадлен сегодня не придет, к ней приехали внуки!“ „Телеграммы не было?“ „Узел какой-то принесли!“ „С чем? какой узел?“ „Я сейчас поищу твои ключи… ключи твои найду, говорю!“ „Только, бога ради, не ползай опять по квартире!!“ — вопил Варфоломей. „Твой азиат принес!..“ „Что этот подлец унес??“ „Что случилось? — кричала мать. — Что он поранил?!“ „Бога ради, не трогайся с постели!“ „Он живой??“ „Как ты мне их подашь? я же с другой стороны!“
„А я тебя всюду ищу! — ворчал Форцепс, отрывая его от двери. — Не вопи так громко! Ничего не случилось, я машину пригнал“. В окно лестничной площадки Варфоломей увидел на глазах растущую стрелу автокрана, в люльке болтался рабочий, целясь на Варфоломеев балкон. „Ты не видел внизу коляску?“ — на всякий случай спросил Варфоломей. „Нету. Сперли. Да ты не горюй, я тебе пригоню другую. А где моя елочка?“ „И елочки нету…“ — согласился Варфоломей. „Ну, ты и шляпа, ваше величество, — расхохотался Форцепс, расстегнул свой саквояж и отхлебнул из него. — Я вот его никогда из рук не выпускаю!“ С этими словами он расстелил у двери стерильную хирургическую салфетку и извлек пинцет, ланцет, ручную хирургическую пилу и щипцы, завитые невероятным винтом. Разложив все это, он достал из кармана кошелек, порылся и в нем, достав наконец то, что нужно. Он слегка обстукал замок вокруг, приникая ухом, как к спине больного, вставил монетку в прорезь и, легкими движениями ланцета удалив из замка что-то ненужное, как опухоль, повернул монетку — замок умиротворенно щелкнул, и дверь распахнулась. По коридору гулял морозный сквозняк, навстречу им шел ликующий человек в строительной каске. Будто две бригады проходчиков, которые долбили туннель с двух концов и наконец сошлись, — так они встретились посреди квартиры, обоюдно довольные своей точностью, как люди, годами делающие одно дело, но ни разу друг друга не видевшие. „Все в порядке, — докладывал бригадир Форцепсу. — Пришлось выставить раму. Сейчас я вам открою дверь“. „Открывайте“, — согласился Форцепс.
И бригадир послушно направился к двери с выражением медленно проворачивающегося недоумения на лице, чтобы с таким именно лицом отворить ее перед герцогиней с Варфушенькой-младше-младшего на руках.
Нога все-таки. Слава богу. Нога у младшенького была обернута всеми шарфами, обута в шапку- ушанку, и тесемки бантиком наверху, будто нога была вверх ногами… „Кто вы такой! что здесь творится?!“ — раздается ее пронзительный серебряный голосок, который как же не узнать после разлуки… „Где ухо?“ — приступает немедленно к делу профессиональный Форцепс. „Форцепс, милый! — сменив диапазон, заворковала герцогиня. — Как я рада, что вы уже здесь… что это именно вы… Какое ухо?!“ — взвизгнула она. „Нормально, оторванное, в мешочке…“
Прервемся. Вздохнем. Несколько счастливых сцен…
У бригадира заело стрелу, и она так и торчит в окнах Варфоломеевой резиденции, как большая елочная игрушка, радуя Варфушу-младше-младшего своей упорной, пожарной окраской; сам бригадир устанавливает назад выставленную раму, после знакомства с аптечкой Форцепса все более успешно, но не сразу…
Форцепс, разобрав наконец, где у пациента нога, а где голова, разложив точно так же, как у двери, свой инструмент (пилу тоже) и с великими трудами разобрав всю эту постройку из шапки, шарфов, бинтов и шины („Какой коновал натворил вам это?“), забрав его милейшую, чуть припухшую, слегка грязноватую ножку в свои красные вареные лапищи, нежно, как бы лаская и согревая ее, вдруг резким и страшным движением будто отрывает ее напрочь и тут же приставляет обратно; Варфушенька, как сказал один, хотя и янки, но достаточно точно, „опережая звук собственного визга“, взлетает под потолок и там порхает некоторое время, кружа вокруг лампы, как ангелок; герцогиня лежит в обмороке, а когда приходит в себя, видит уже приземлившегося, совершенно здоровенького сына и нехорошо выражающегося Форцепса, пытающегося прибинтовать назад, шину, но это безнадежно.
„У вас дверь настежь“, — говорит Варфоломей просто-младший, вводя прехорошенькую девицу, которую Варфоломей не надеялся больше увидеть. „Мэгги! — восторженно восклицает королева-мать. — Как я рада вам, милая! Поправьте мне чуть-чуть, у меня, кажется, сбилось…“ И пока прекрасная Мэгги
