Батый: «Ты уже наш татарин, пий наше питье».
Даниил выпил и поклонился по обычаю.
Потом Батый прислал Даниилу вино, сказав: «Не обыкли (вы) пити молока, пий вино».
Даниил пробыл в Орде почти месяц и достиг цели: Батый оставил за ним все его земли. Немедленно сказалось международное значение Даниилова шага: З а п а д н а ч а л з а и с к и в а т ь п е р е д н и м; угорский король Бела IV прислал послов с предложением мира и родственного союза. Сын Даниила Лев женился на дочери угорского короля.
На стороне Белы Даниил вмешался в дела и распри средней Европы – спор из-за австрийского герцогства, дела чешские и моравские. В поход 1252 г. войско Даниила (вероятно, лучший полк, гвардия) было вооружено и обучено на татарский лад. «Немцы же, дивящиеся оружью татарскому, беша бо кони в личинах и в коярех кожаных и людье во ярыцех, и полков его светлость велика…»
Подчинением монгольскому влиянию Даниил приобщался к мировой силе монгольской экспансии – попадал как бы в русло исторического потока.
Почти необозримые дипломатические перспективы открывались перед Даниилом в восточной и средней Европе. Он сам закрыл их перед собою своим неумением постигнуть значение исторического момента.
Его подчинение монгольской силе не было продуманным и последовательным; это был лишь случайный ловкий ход политического оппортунизма. Все политические и культурные симпатии, навыки и вкусы отталкивали Даниила от монгольской Азии.
Среди своей снаряженной по татарскому образцу гвардии Даниил в упомянутом походе 1252 г. не изменил византийскому одеянию русских князей. «Сам же (Даниил) еха подле короля (Угорского) по обычаю Руску, бебо конь под ним дивлению подобен, и седло от злата жжена, и стрелы и сабля златом украшена и иными хитростями якоже дивитися, кожух же оловира (шелка) Грецкого и круживы златыми плоскими ошить и сапоги зеленаго хьеза (кожи) шиты золотом, – немцем же зрящим много дивящимся».
Блестящему и честолюбивому князю должно было нравиться играть роль среди западных государей и рыцарей, вызывать восхищение и удивление в их среде. Тем более должна была ему казаться унизительною зависимость от диких – с его точки зрения – кочевников и варваров. Милостивое отношение Батыя было поэтому Даниилу оскорбительно и тяжело. Эти чувства ярко отразил летописец[121]: «О, злее зла честь татарская: Данилови Романовичу князю бывшу велику, обладавшу Русскою землею, Киевом и Володимером и Галичем… ныне седит на колену и холопом называется… О злая честь Татарская – его отец[122] бе царь в Русской земле, иже покори Половецкую землю и воева на иные страны все».
Оскорбленное самолюбие Даниила заставило его искать новых путей, чтобы высвободиться из-под монгольской зависимости. Византийское царство было низвергнуто: оставался латинский Запад. Чтобы рассчитывать на помощь Запада – новый крестовый поход, – нужно было обратиться к формальному главе Запада – папе. Даниил это и сделал: он вступил в переговоры с папою Иннокентием IV о соединении церквей[123].
Папа обещал различные льготы и милости; русскому духовенству разрешено служить на квасных просфорах; признан был законным брак Даниилова брата Василька на близкой родственнице; крестоносцам и духовным лицам запрещено приобретать имения в русских областях без позволения великого князя; самому великому князю обещан королевский титул.
Наконец, посланы были (1253и 1254 гг.) от папы всем государям средней и восточной Европы призывы о крестовом походе против татар на помощь Даниилу.
Рассчитывая на помощь Запада, Даниил начал деятельно подготавливаться к борьбе с монголами: собирать войска и деньги, укреплять города, населять их[124], возвеличивать власть свою.
В 1255 г. в г. Дрогичине Даниил короновался присланною ему от папы королевскою короною.
Даниилу нужна была, однако, не только корона, а прежде всего военная помощь. Помощь эта не приходила: призывы папы остались без последствий. Тогда Даниил прервал с папою сношения.
Между тем надвигалась гроза с Востока. Даниил увидел, что не в силах справиться с этой грозою – предотвратить начавшееся опустошение своей земли татарами. Ему пришлось уступить и бросить все свои мечты. По требованию приднепровского татарского баскака Куремсы Даниил приостановил все свои военные приготовления против татар и срыл укрепления волынских городов (1261).
Через несколько лет после того Даниил умер (1264). Вся «большая политика» его, таким образом, кончилась неудачею; он имел успех только в «малой политике» – борьбе с непосредственными соседями – литовцами, которых против него не поддерживали ни монголы, ни крестоносцы-латиняне.
Даниил разменялся на повседневные политические мелочи – и упустил из рук главные нити исторических событий.
Он выиграл несколько отдельных сражений, но проиграл самое главное – православную Россию.
Результатом его политики были долгие века латинского рабства юго-западной Руси.
Не прошло и ста лет после смерти Даниила, как вся его отчина – Галицко-Волынская земля – была расхватана соседями – уграми, поляками, литовцами.
Латинское рабство в отдельных частях Руси не изжито было до наших дней – до начала мировой войны 1914 г., а ныне, кажется, возобновилось – все в той же многострадальной Волынской земле – с прежнею тяжестью или даже тяжелее прежнего…
Полную противоположность деятельности Даниила Романовича представляет собою деятельность Александра Ярославича.
С гораздо меньшими историческими данными Александр добился гораздо больших и несравненно более прочных политических результатов. Шумная и блестящая эпопея Даниила Галицкого прошла впустую. Глубокая и настойчивая политическая работа Александра Невского привела к великим следствиям.
Даниил имел в своем распоряжении исключительно благоприятные историко-географические силы: несравненный плацдарм в сердце средней Европы; используй Даниил с тыла поддержку монгольской силы, он достиг бы результатов совершенно непредвиденных и необыкновенных. Он мог прочно утвердить Русь и Православие в восточной и средней Европе.
Александр, наоборот, имел данные историко-географические из рук вон плохие. Северо-западный угол Европейской России не открывал перед ним широких международных перспектив. Но если Александр мало мог приобрести, он мог очень много – если не все – потерять. Он мог потерять не только «окна в Европу» – Новгород и Псков, – речь шла о самом существовании Руси, ее культуры и самобытности, о срединном очаге этой культуры. Предстояло поддержать живую энергию русской культуры – Православие – и обеспечить сохранность основного уже в то время источника этой энергии – родины русской народности. Если бы латинский Запад разгромил Новгород, Псков, Тверь, могло бы оказаться, что остаток северо-восточной Руси был бы уже слишком слаб для самостоятельной жизни, мог бы вовсе раствориться в татарской стихии, а не ее претворить в себя (как это произошло затем в действительности).
Историческая задача, стоявшая перед Александром, была двоякой: национальное самосознание внутри границ.
Для решения той и другой задачи нужно было отчетливо сознавать и глубоко чувствовать – инстинктом, нутром, так сказать, – исторический смысл своеобразия русской культуры – Православие.
Спасение православной веры и было основным камнем политической системы Александра. Православие для него не на словах, а на деле было «столп и утверждение истины».
Раз основа была неколебимая и прочная, Александр уже не боялся искать любых исторических союзников, чтобы эту основу утвердить.
Глубоким и гениальным наследственным историческим чутьем Александр понял, что в его историческую эпоху основная опасность для Православия и своеобразия русской культуры грозит с Запада, а не с Востока, от латинства, а не от монгольства. Монгольство несло рабство телу, но не душе. Латинство грозило исказить самое душу.
Латинство было воинствующей религиозною системою, стремившеюся подчинить себе и по своему образцу переделать православную веру русского народа.
Монгольство не было вовсе религиозною системою, а лишь культурно-политическою. Оно несло с собою
