Будто в нем есть что-то ограниченное, даже постыдное, как и в любом национальном проявлении по сравнению с интернациональным. Немало людей до сих пор убеждено, что достаточно исключить из паспорта графу «национальность» – и все будет в порядке. Или тут дело вовсе не в именах и записях, а в том, что любые попытки переделать людей, уравнять их, подогнать друг под друга означают насилие над человеческой природой?
Л.Г.: Это бесполезно и вредно. Как на всей планете создать единый этнос? Для этого по меньшей мере нужно уничтожить природно-климатическую зональность, цикличность движения атмосферы, разницу между лесом и степью и уж, конечно, горы и долины. Но, к счастью, это невозможно!
Создавать искусственную общность людей, тем более с помощью унификации, чаще всего означает поддержание этнической химеры. То есть сообщество, в котором один народ не слишком симпатизирует другому, а третий вообще враждебен обоим. Такую систему неизбежно ожидает крах. А крепкий союз возможен лишь на подсознательной взаимной симпатии, иначе говоря – положительной комплиментарности.
Принцип комплиментарности весьма действенно проявляет себя на уровне этноса. Здесь-то он как раз и называется патриотизмом и находится в компетенции истории, ибо нельзя любить народ, не уважая его предков. Внутриэтническая комплиментарность, как правило, полезна для этноса, являясь мощной охранительной силой. Но иногда она принимает уродливую негативную форму ненависти ко всему чужому – тогда она именуется шовинизмом.
Истинный патриотизм не направлен против кого-либо и не мешает налаживать добрые отношения между людьми. Что ж, если я всю жизнь защищаю татар от всяческих наветов, то меня не отнесешь к патриотам собственного народа? Разумеется, когда речь идет о квасном патриотизме, таковым я и быть не хочу. Но в смысле любви, поклонения, обожания и даже обожествления России всегда был и буду патриотом. Мой далекий предок, как гласит фамильное предание, командовал одним из полков на Куликовом поле и там же погиб. Деды и прадеды были военными, а отец имел за храбрость два Георгиевских креста. Так что я скорее не из интеллигентов, а из семьи военных. Для меня ратная служба – неотъемлемая часть гражданского долга.
С каким чувством я и мои товарищи, освобожденные из сталинских лагерей, шли сражаться с гитлеровцами? За того же Сталина? Да никогда! Я прошел с боями от Брест-Литовска до Берлина и знаю настроение людей. Идеология здесь ни при чем. Столь же самоотверженны и храбры были наши воины в Отечественной войне 1812 года. Да и в первую мировую патриотизм был очень высоким и массовым. Сталин и его опричники уничтожили почти весь цвет военного командования, а затем, совершив грубейшие дипломатические и стратегические ошибки, поставили страну на край гибели. И только готовность наших соотечественников пожертвовать собой, величайшая плата кровью за свободу и независимость спасли Отечество от порабощения, а мир – от коричневой чумы.
Вот почему, а не потому, что я после Победы снова оказался в тюрьме, за решеткой и колючей проволокой, меня крайне возмущала демагогия, что-де победил государственный строй, победил экономический строй, победил политический строй… Не потускнеют золотые буквы на скрижалях истории, но через десятилетия, вместившие геноцид над собственными народами и чудовищный обман победителей, опять оказавшихся без элементарных прав и минимального обеспечения в мирной жизни, разгул административной системы и танки в Венгрии, Чехословакии и, наконец, в Афганистане, через десятилетия, когда успели пережить экономическое чудо Германия и Япония, поверженные нами, невольно убеждаешься в мудрости старой истины: победы бывают столь же гибельны, как и поражения.
А.С.: У Вас, Лев Николаевич, весьма своеобразный взгляд на отечественную историю. А неожиданные выводы Ваши повергают в растерянность сторонников традиционного подхода: рушатся многие концепции, оказывающиеся на поверку бессодержательными и никчемными. Вероятно, для кого-то крушение собственных воззрений кажется приближающейся катастрофой России?
Л.Г.: Если знания подменяются иллюзиями, это всегда плохо. И не нужно горевать, расставаясь с ними. Наука только выиграет.
А.С.: А сами Вы не теряете оптимизма?
Л.Г.: Смотря как это понимать. Вот, скажем, пессимисты бьются об заклад, что хуже, чем сейчас у нас, уже и быть не может. А я, будучи оптимистом, оспорю: неправда, может быть еще хуже. Что толку гадать на кофейной гуще? Полезнее было бы рассмотреть реальные варианты развития, но пока такие прогнозы никому не под силу.
Для меня бесспорно только то, что в этногенезе мы переживаем фазу надлома, когда совершается переход от пассионарного накала к гармоничной инерции. Я не устаю повторять, что это наиболее тяжелый период в жизни этноса. Именно тогда возрастает значение субпассионариев, формирующих кадры исполнителей во время гражданской войны. Именно тогда антропогенное давление на окружающую среду максимально по силе и деструктивно по характеру. Именно тогда центробежные тенденции могут перейти предел катастрофической необратимости. Но могут возобладать и другие тенденции, вполне позитивные.
Это правда, что Москве всегда было присуще стремление возвеличивать себя. Но «третьему Риму» все же слабо тягаться с «образцовым коммунистическим городом». До последнего времени во всем мире говорили о «руке Москвы», хотя «третий Интернационал» – не русская национальная идея.
А.С.: Просто вместо мировой революции пришлось ограничиться «одной, отдельно взятой страной». А уж тут волей-неволей привилось революционное мессианство. Выработанные в России представления о социализме и настырные поучения, как его лучше строить, стали распространяться по всей планете. Дабы «спасти» и «осчастливить» народы, которые не всегда изъявляли к тому желание. Когда же не хватало аргументов, вот тут-то на помощь и появлялись, лязгая гусеницами, танки. Но через какое унижение пришлось, в конце концов, пройти национальной гордости великороссов! И не оттуда ли пресловутая русофобия?
Л.Г.: Давайте разберемся. Русский человек – тоже не промах. Досталось от него и французам, и немчинам, и хваленым янки. На что уж Герцен, и тот туда подался: издавая в Европе «Колокол», он видит все-таки Запад… гнилым. А Пушкин, считавший, что все французы «трусливы и смешны»? А Лев Толстой или Достоевский? Кажется, Шопенгауэр едко заметил: «Каждая нация издевается над всеми другими – и все совершенно правы».
Насчет правоты можно поспорить. А вот противопоставление «мы – они» действительно характерно для всех эпох и стран: эллины и варвары, иудеи и необрезанные, китайцы (люди Срединного царства) и ху (варварская периферия, в том числе и русские), арабы-мусульмане во время первых халифов и «неверные», европейцы-католики в средние века (единство, называющееся «христианским миром») и «схизматики», в том числе греки и русские, от кого «самого Бога тошнит», православные (в ту же эпоху) и «нехристи», включая католиков, туареги и нетуареги, цыгане и все остальные и т.д. Явление такого противопоставления универсально, что указывает лишь на глубокую его подоснову.
А.С.: Да уж, различия велики. И это – объективные свойства. Но именно через разнообразие мир стремится к единству. Над континентами витает дух интеграции. Почему вместо этих свежих ветров по России бьют шквалы непонимания и размежевания, сотрясающие ее государственное устройство? Если это закономерный распад исторически сложившейся империи, то правомерно ли винить народы? Зачем безудержно охаивать русских?
Л.Г.: Враждебность к русским возникла не вчера. У противников Руси, а потом России она пробуждалась в пылу реальной борьбы. И такое их отношение к нам легко если не принять, то хотя бы понять. Тут вообще опасно морализировать, ибо неправомерно давать оценки природным явлениям. Например, нелепо винить древние этносы за то, что они отстаивали свои жизненные интересы и либо победили и расправились с побежденными, либо погибли в борьбе. Многое на этническом уровне протекает вопреки разуму отдельных, может быть, очень добрых и мудрых людей. Природа сильнее человеческих замыслов.
Отнюдь «не по плану» образовалось в Евразии государство, занявшее шестую часть земной суши, а русский народ вошел в контакт с более чем сотней этносов. Без оружия и без захвата это не обошлось и не могло обойтись. Но повторю: объединить и удержать под единым началом столь великое разнообразие невозможно одним принуждением, без добровольности и согласия. Вообще, народы в Евразии к нашему
