все время обновлялась водородно-метановая смесь, аналогичная воздуху, обнаруженному в скафандрах пришельцев. Температуру среды поднимали постепенно, делая длительные остановки через каждые два- три градуса. Десятки ученых не отходили от приборов, неутомимо наблюдая за процессом размораживания тела. Гордиенко и дневал и ночевал в институте, даже еду ему приносили в зал, где проходил эксперимент. Ночью он несколько часов дремал здесь же в широком мягком кресле, а потом опять дежурил возле купола, давая все новые и новые указания своим помощникам.
В лившемся сверху мягком свете люминесцентных ламп четко вырисовывались линии обнаженного тела, и я часами простаивал возле, рассматривая, изучая его. Все в нем — и круглая голова с могучим лбом, и сильные передние конечности — руки, заканчивающиеся длинными пальцами, и гармонично сложенный торс — выглядело настолько законченным и целесообразным, что казалось красивым.
Через десять дней температура внутри купола достигла тридцати градусов. Приборы показали, что ткани тела и кровь восстановили жизненную потенцию и что клеточная структура всех органов не повреждена. Биоэкраны стали светиться едва заметными вспышками — это начали функционировать периферийные участки тела.
В наступившей напряженной тишине раздался голос Гордиенко:
— Сердце!
Один из операторов включил стимулятор, соединенный с сердцем космонавта микропроводниками. Действие стимулятора должно было вызвать пульсацию сердца.
Проходили минуты. Вокруг стояла такая тишина, что было слышно взволнованное дыхание ученых.
— Есть, — прошептал оператор.
Приборы показали первый удар сердца. Потом еще один, еще и еще… Удары усиливались, учащались. Кровь космонавта заструилась в сосудах, пробуждая к жизни мириады клеток, спавших на протяжении тысячелетий, сберегая в своей глубине жизненную силу.
— Неужели оживет? — не удержался молодой оператор.
Ему никто не ответил.
К жизни пробуждалось разумное существо другого мира. Что оно несло нам, людям Земли, какие мысли, стремления, печали и радости?
Веки космонавта вздрогнули и медленно опустились. Темно-фиолетовое лицо перестало казаться мертвым. Мускулы его иногда едва заметно сокращались, оно теряло неподвижность, оно жило!
Веки поднялись. На ученых смотрели глаза. Не остекленевшие глаза мертвеца, а живые, подернутые легкой дымкой, сквозь которую уже проглядывало сознание.
— Пульс — триста в минуту, — тревожно произнес оператор.
Гордиенко, не сводя глаз с космонавта, молча махнул рукой.
— Может быть, для них это нормальный ритм, — едва слышно прошептал он.
Туман в глазах космонавта постепенно таял, взгляд становился осмысленным. Он скользил по рядам ученых и окружающим предметам. Космонавт смотрел! Жил и смотрел на людей чуждого ему мира!
Задвигались конечности-руки. Одна из них дотронулась до стенки купола и опять опустилась. Тело вздрогнуло, по нему будто прокатилась упругая волна.
В зале послышались возгласы удивления: тело космонавта без какого либо видимого усилия поднялось в воздух и поплыло вдоль стенок купола.
Ученые приникли к прозрачной преграде. Мимо них медленно проплывал обитатель неведомых глубин Космоса. Глаза его тревожно и глубоко заглядывали в глаза людей, будто спрашивая о чем-то.
Вот он закончил круг, остановился посредине своей камеры и утомленно закрыл глаза.
— Пусть отдохнет, — сказал Гордиенко. — Друзья, перерыв!
— Но что вы думаете делать дальше? Чем его питать, как общаться?
— Меня это тоже очень волнует, — ответил астробиолог. — Надо как можно скорее установить с ним контакт. Прикажите принести диск, найденный на астероиде. Может быть, он нам поможет.
Через полчаса посланный привез из Института физики загадочный диск. Его положили на высокий столик возле купола и стали ждать.
Между тем весть о воскресении космонавта проникла за стены Института Астробиологии. В толпе корреспондентов и радиокомментаторов, осаждавших Институт, поднялась настоящая буря. Но двери Института не открывались. В зале эксперимента стояла тишина. Ученые сидели вокруг купола и молча смотрели на слегка вибрирующую фигуру спящего космонавта. Да и о чем можно было говорить? Надо ждать… ждать, сколько понадобится… пока откроется хоть на минуту завеса тайны. Науке не привыкать к этому — она умеет ждать годами, столетиями, чтобы вырвать у природы хотя бы крупицу знания, нужного людям…
Прошло несколько часов. Космонавт снова зашевелился и раскрыл глаза. Теперь он смотрел более ясным и энергичным взглядом, глубоко проникавшим в душу ученым. Когда глаза пришельца встретились с моими, мне показалось, что в мой мозг вонзился острый нож.
Космонавт поднялся в воздух, подплыл к стенке. Он смотрел на свой диск! Плавно поднялась рука, коснулась преграды. Место, до которого она дотронулась, закрылось туманом.
Кто-то вскрикнул от неожиданности — там, где только что было тело пришельца, возникли спиральные завихрения разноцветных пятен. Стенка купола как бы выпятилась до столика, где лежал диск. Не успели присутствующие понять — что же происходит у них на глазах, — как туман исчез, зонтообразная фигура оказалась на прежнем месте, а стенка выровнялась и опять приобрела прозрачность.
— Диск! — глухо вскрикнул Любавин.
Все обернулись к столику. Диска на нем не было — его держал в руках воскресший космонавт!
Отзвук тысячелетий
— Что это? — спросил побледневший Гордиенко.
— Деформирование пространства, — как бы не веря самому себе, ответил Любавин. — Они пользуются другими измерениями.
— Мистика, — прошептал кто-то из молодых ученых. Любавин метнул в его сторону суровый взгляд.
— Не мистика, а явление, еще не известное нам!
Космонавт, подняв диск над головой, опустил державшую его руку. Я протер глаза, ущипнул себя, стараясь рассеять галлюцинацию, но ничто не помогло — диск, не поддерживаемый ничем, неподвижно висел в воздухе.
И вдруг что-то случилось. Что именно — я не смог бы объяснить ни себе, ни другим. Все было, как и раньше, но изменение произошло.
Диск начал пульсировать. Голубое сияние лилось из него, катилось вокруг волнами, постепенно охватывая все помещение. Очертания окружающих предметов становились туманными, расплывчатыми. Я видел, что все оставалось на своих местах, но сквозь привычные предметы начинает просвечивать что-то другое…
Наконец, исчезло все — зал, купол, воскресший космонавт… Растаяли в пространстве фигуры ученых. Я остался один. Меня окружал безграничный Космос. Из его глубины сияло голубоватое солнце, сверкали неизвестные мне созвездия.
Послышался голос Гордиенко:
— Товарищи… мне не снится? Вы здесь?
— Здесь, — прогудел Любавин будто из другого мира. Прозвучали приглушенные голоса и других ученых. Потом все стихло. Я остался один среди безбрежности звездных пространств.
Голубое солнце вдруг уменьшилось в размерах, превратилось в ослепительный схематичный диск. Возле него стали появляться шарики планет. Проплыла первая планета, вторая, третья… По соотношению в размерах они были похожи на планеты солнечной системы. Меркурий, Венера, Земля… Четвертым должен
