находим и ищем- друг друга в горячее небо три ложки снежного сахара выплывут многоточием облака…это нам вместо завтрака наши дети, глядя в заоконную вьюгу скажут: смотрите, над зеленым лугом два солнца смеются в глаза друг другу мама и папа: друг другу Я такая маленькая на его руках, что, конечно же, — ребенок. Но пропорции моего тела такие же, как сейчас, поэтому, конечно же, я взрослая. Я безвольно болтаюсь на его руках и вижу себя и его — со стороны. Мимо пролетают трубы канализации, очень темно и грязно, и мне страшно. Нет, мне не страшно. Ведь я на — его — руках. Всё-таки немножко тревожно. И холодно. У него измученное, изнуренное лицо, я никогда не видела его таким старым — ни на фотографиях, ни в жизни.
Потом мы заходим в какую-то поганую комнату — во всяком случае, достаточно поганую, чтобы быть частью этого места. Он ставит меня на пол. Напротив дырки, в которую мы зашли как в дверь я вижу огромное, во всю стену, окно, из него хлещет рябящий свет. И в этом свете портрет Антона. Я оборачиваюсь и кричу:
— Отец Леонид! Заберите меня отсюда!
Но уже никого нет. Оборачиваюсь снова к окну. А там уже совсем другой силуэт. Лица не видно. Потом я поняла, чей это был силуэт. Твой.
Картинка исчезает, и мне в нос ударяет пьянящий аромат чего-то цветущего. Весенний сквер полон пастельных оттенков юности и в то же время, спокойствия. На трогательной скамейке с изогнутыми подлокотниками — такие стояли когда-то везде, и от них веет детством — мы сидим вместе с Лешей. Сидим и молчим. Сидим и любуемся парком. Сидим и думаем об одном и том же. Обо мне. Он держит меня за руку. И мы еще очень, бесконечно долго сидим, прежде чем я просыпаюсь.
* * * Кто живет у меня в груди- полон надежды опавшей- пылесосит давнишнюю осень, Тратя последние силы. Для шампанского колет наст. Сквозь рёбер решетку глядит- темнота забилась в скрипящих солнечных колёсах, он видит эти светила, что увозят спелёнутых нас… Кто живет у меня в груди- мандарины оранжевых звезд развесил по тучам иголчатым, Зажег по балконам сигаретные огоньки. Помоги и огради меня от этих черных и вообще полос, мне так умирать не хочется. Он вздыхает- он помнит все мои косяки. Кто живет у меня в груди- тот ломает мне сердце и ложки об сладкое твердое небо, Это глупо- мудрости грызть, лучше- вЕчера шоколад! Ты уходить погоди, пусть по другим адресам неотложки, как бы ты не смотрел свирепо Я знаю, ты тоже не хочешь, чтоб я ушла. Кто живет у меня в груди, просит кило мороженных облаков- лежалых картофелин — накормить мою тоску по высоте. Если уж обещал, то гряди! Думаешь, ждать легко? — мы уже накупили тортиков! Хватит тихо в груди сидеть. Мне говорили: поспи-ка иди- из одеяльного кокона ближе к обеду вылупляется радость, мы проверяли- вставали с больными горлами, кто живет у меня в груди- со всеми своими иконами, он знает, что делать надо, но мы у него не спрашиваем- гордые. Кто живет у меня в груди- тот всегда молчит- вяжет тёплые кроны упрямо для ноябрей И складывает- пригодятся березкам райским. Мне говорили, что мы победим- если сложим мечи. Меня же всегда тянуло к борьбе, Но я постараюсь, мой майский. Кто живет у меня в груди- приглашает меня на метлу- королева тоже может быть голой, не справедливо, если жжот один лишь король Знаешь- как не крути- я тоже прячу янтарную смолу- даже если кажусь полой — Под своей морщинистой старой корой… Кто живет у меня в груди- мотает мои кольцевые каждое утро на палец, как локон «Черный квадрат» окна снегом густо белит Из-под глаз- грубых льдин — неужели Невы не вылить? Неужели у наших «пророков» «грудь отверстая»(с) не болит?…
