был избран среди миллионов — мне есть кем гордиться, милый…
Она боязливо подошла к нему и, как и тогда, неожиданно бросилась ему на шею, когда он меньше всего ожидал этого. И опять эти слезы!
Бабушка всплеснула руками и с деланной строгостью начала отчитывать пани Ксению:
— Хороша мать звездоплавателя, где твоя гордость, юдоль плача? Разве ты не видишь, как Петя смеется над тобой?
А сама быстро отвернулась к окну, чтобы Петя не заметил, что и она вот-вот заплачет.
— Ну, хватит! — воскликнул Петя, высвободившись из объятий матери. Так знайте, никуда я не лечу…
Обе женщины оцепенели в испуге. Мать, как бы не расслышав, шагнула к нему.
— Что ты сказал, Петя?
А пани Елена укоризненно покачала головой:
— С этим не шутят, мой мальчик. Завтра в десять-девятнадцать-пять взлетит «Путник», ты это знаешь так же хорошо, как и я…
— Конечно, взлетит, но меня там не будет, — закричал Петя и рассмеялся. — Я останусь с вами на Земле, мама!
— Постой, Петя, — сказала бабушка, приложив ладонь к уху, — я плохо слышала…
— Разве вы не рады?
— Рада, — сказала мать тихо, — но скажи почему?
— Потому что я до сих пор ходил по свету с закрытыми глазами! Только теперь я вижу все вокруг себя! Мне не хочется улетать от вас! Тут так прекрасно!
— Это правда, — согласилась бабушка, строго поджав губы, так что они почти совсем стали не видны. — Но ты не будешь среди «Девяти». Они улетят без тебя…
— Я все объясню вам, вы вое поймете, мама и ты, бабушка! Представьте себе, что я только что вернулся с Марса живым и здоровым, получайте меня!
Петя протянул руки, чтобы обнять маму. Но пани Ксения на этот раз не бросилась к нему. Она только смотрела на него, долго и удивленно.
— Что с вами такое? — воскликнул Петя, с беспокойством переводя взгляд с матери на бабушку. — Я- то думал, что вы обрадуетесь… Бабушка, куда же вы? — Ничего не ответив, пани Елена взяла с пола чемодан и, сгорбившись, медленно и печально направилась к двери…
— Ну и хорошо, что она ушла, — сердито бросил ей вдогонку Петя.
— Но ведь это же ужасно! — воскликнула вдруг пани Ксения.
— Что ужасно? — спросил Петя, и у него вдруг защемило сердце. — То, что я не лечу? Почему вы меня вдруг выгоняете из дому? Я не понимаю! Просто не могу понять! Столько было слез и причитаний, что я полечу, и вдруг ты выгоняешь меня из дому! И куда? Ты знаешь, как вышло с отцом! Почему же ты, почему же ты — о звездные скопления — не радуешься, почему вдруг смотришь на меня так, словно я сделал что-то дурное?
Он обиженно взглянул на мать, ожидая ответа.
Пани Ксения в изнеможении опустилась на старый диван, стоявший у стены. У нее был удрученный вид. Она не плакала, но лицо отражало тяжелое горе.
— Как же ты этого не понимаешь, Петя? Люди тебе доверяли- ты не должен был обманывать их! Я имела право плакать, я же все-таки мать, но я плакала потихоньку, чтобы меня никто не видел. Только иногда не могла больше сдерживаться, в страдании женщина всегда слабее мужчины. Я не сумела быть достаточно гордой, хотя у меня были все основания гордиться. Я не смогла сделать того, что сделала бы всякая другая мать, я жаловалась на свою судьбу, роптала, что это фантом, химера, летающий гроб — так я кощунствовала. О, если бы я знала, чем все это кончится…
— Так ты действительно не рада, мама?
Она отрицательно покачала головой:
— Ты неправильно ставишь вопрос, Петя. Ты же не хотел оставаться там до смерти, все мы верили, что ты вернешься…
— Так ты не рада? — упрямо спрашивал Петя.
Пани Ксения поднялась и, выпрямившись, встала перед сыном.
— Петя, — сказала она, приняв внезапное решение, — попроси, чтoбы тебя снова включили в список! Сделай это ради меня! Может быть, это была только шутка. Жестокая шутка! Наказание за то, что я все жаловалась и роптала. Я не буду больше плакать, клянусь тебе! Может быть, ты еще успеешь сказать им…
— Уже поздно…
— Поздно! — Пани Ксения пришла в ужас. — Как же ты теперь будешь жить?
— А я только теперь и начну, вот увидишь! Сперва открою матушку Землю и только после нее придет черед дядюшки Марса!
— Тебе не надо было записываться в эту экспедицию! — сказала лишь мать.
Петя пожал плечами и с обиженным видом вышел из комнаты. Но за дверью он все же на мгновение остановился, на что-то надеясь. Однако в комнате стояла тишина, словно там никого не было.
Петя тряхнул головой и ушел.
— Никто не может меня ни к чему принуждать, — сказал он себе. Но злость его постепенно улеглась и остались только чувство нанесенной ему обиды и недовольство самим собой. Лишь теперь ой задним числом вспомнил, что должен был сказать маме и чего не сказал — то важное, что решило все дело. Он должен был посвятить ее в свою тайну, открыть перед ней сердце — девушка, мамуленька, девушка во всем виновата! Я влюбился не на жизнь, а на смерть, ты должна понять меня, ведь ты тоже была молодой! И, может быть, я ее приведу к нам, покажу тебе ее, мою звездочку, которую я открыл; когда ты ее увидишь, ты обязательно поймешь…
Времени теперь хватит на все — и для того, чтобы быстро забыть.
Почему, почему Maмa не обрадовалась тому, что он остается? В чем тут дело? Сколько она раньше плакала, боясь потерять его! На смену страху должна была прийти бурная радость! Что случилось с ней? Неужели она думает, что он струсил? Сколько раз он смеялся над ее опасениями, сколько раз она имела возможность убедиться в его решимости лететь во что бы то ни стало!
Наконец наступили сумерки. Над куполом Дворца спорта еще догорал закат, а на небе уже несмело мерцала вечерняя звезда. Появлялись все новые и новые звездочки…
Вечерний полумрак неожиданно сменился рассветом. Засияли искусственные солнца, установленные на высоких маяках, возвышающихся над городом. Свет отделился от теней. Все казалось более ярким, чем днем, и в то же время каким-то нереальным и более привлекательным. Дома и люди показали свое новое, удивительное лицо. Сумрак задержался лишь в парках, в нем было что-то торжественное. Очевидно, потому, что глубоко в кронах старых лип, дубов и каштанов были подвешены лампионы. Они освещали таинственные сплетения ветвей, создавая высоко над головами людей какойто сказочный мир, существующий независимо от них и замкнутый в самом себе.
Воздух был еще влажный после искусственного дождя, который только что прошел над городом.
Его распыленные капельки сияли алмазами на прозрачных лимузинах и на мачтах, украшенных флагами и корзинами цветов.
Петя глубоко вдыхал в себя сырой, слегка отдающий тлением запах осени. Дворец цветов был уже близко — с каждым шагом Петя приближался к нему, а времени у него было довольно!
Над головой у Пети сейчас проходила автомагистраль, пересекающая с востока на запад бульвар, по которому он шел. Даже в эти вечерние часы на ней царило оживление: бесшумно проплывали одна за другой машины, и странно — все они двигались в одном и том же направлении — на восток!
Да, на востоке, далеко за городом, над всеми куполами и башнями возвышался на горизонте ярко освещенный отрезок моста с усеченным концом последний пролет звездного виадука, огненная летная дорожка, по которой завтра девять человек… — да, завтра их уже не будет на этой земле. Петя поспешно отвернулся, чтобы отогнать мысль…
На лестнице Дворца цветов Ольга бросилась к нему в объятия.
— Милый, милый…
