МЕЛХИСЕДЕК Том 3. Бог

мать. Объясняется это тем, что сын перед смертью думает не о себе, но о матери. Но такое объяснение просто нелепо! Это весьма странное представление о заботе, если вспомнить, что у Марии были еще родные сыновья, а сам Иисус последние три года никак сыновней заботы не проявлял. Она была как-то устроена и без этого. Его уход никак Ее жизни не усложнял, а даже облегчал! Наконец-то Она может больше не переживать за Него и за последствия его деятельности для всей остальной семьи, и жить спокойно! Очевидно, у них были не простые отношения. Мария знала, как Он родился, и знала, что Он должен был стать Царем. И если мы вспомним, что отмашку на чудеса ему дала именно Она, когда подтолкнула его совершить первое чудо с обращением воды в вино, несмотря на Его отговорки, что время еще не пришло, то поймем, что Она была первой и единственной, кто был посвящен. Затем Она вместе с Ним пошла в Капернаум, где Он начал Свое Служение. Она хотела видеть Его триумф с самого начала и до конца! Но когда Он начал делать то, что Он делал, Она вместе с Его братьями сочла Его… сумасшедшим! Теперь же, когда Он умирал, не было никаких житейских причин вверять Ее молодому Иоанну. Была другая причина! Она теперь перестала быть матерью плотника Иисуса, а становилась человеческой Матерью Бога! Начиналась новая эра человечества, которая назовется Его именем, и Ее место в этой эре — Богоматерь. И это был приказ — быть с Иоанном, как с идеологом Его Истинного Дела, которое вскорости должно было восторжествовать. Занять, наконец-то, то место, которое Она никак не могла занять, ощущая себя матерью человека. Теперь Она больше не может и не должна быть просто домохозяйкой, и жить, как прежде. Она должна жить с Его учеником, ощутив себя Матерью Бога. И Мария исполнила Приказ Бога и Своего Сына. Тайна Этой Женщины — самая непроявленная тайна Этих Событий…

Впрочем, мы, похоже, потихоньку впали все-таки в пагубный пересказ Евангелий. Идти этим путем весьма соблазнительно, но неверно. Единственное, что в конце этого хочется добавить, так это предупредить от уже готовых стандартов. Читайте Евангелия по-свежему, забыв о том, как их назойливо трактует устоявшееся мнение. Там совсем не про то рассказывается, про что люди теперь пишут. Невозможно удержаться еще от одного примера, настолько он хрестоматиен. Все знают историю о том, как к Иисусу недоброжелатели привели девушку, уличенную в прелюбодеянии, и спросили Его — что с ней нам делать? По закону Моисееву ее надо забить камнями, так скажи нам — забить или не забить? Это была очередная попытка загнать Иисуса в угол — если Он скажет «забить», то вся Нагорная Проповедь пойдет насмарку, и над Ним можно будет просто посмеяться, заодно обвинив Его в убийстве перед римлянами, а если скажет — 'надо отпустить', то будет повод темному народу рассказывать, что 'этот галилеянин' не чтит пророков и Моисеевых законов, и народ от Него отвернется. Они задали вопрос, на который в то время не было правильного ответа. В ответ же Иисус, не отрываясь от своего дела, которым был занят, едва повернув к ним голову, говорит — кто из вас без греха пусть первый бросит на нее камень. В итоге все потихоньку разошлись. О невероятном умении Иисуса загонять оппонентов в угол, который был уготован ими поначалу для Него, этот далеко не самый яркий пример говорит достаточно, как, впрочем, и многие другие примеры из Евангелий. Но почему-то нигде не подчеркивается то, что произошло вслед за тем, когда толпа с камнями разошлась. А дальше произошло самое главное! В этой истории достаточно подробно рецензируется и поведение Самого Иисуса, и поведение толпы. Но, если поднапрячь память, то в ней есть еще один эпизодический персонаж, который хоть и действительно незначителен с точки зрения рецензентов, но мы уделим ему внимание, невзирая на его очевидную второстепенность и несущественность относительно того, что там происходило. Мы имеем в виду ту девушку, которая все это время стояла и ждала — побьют ее камнями или не побьют? Так вот, поскольку мы люди маленькие, то и поставим себя на место этого маленького человека. Причем предлагается ассоциироваться с ним в переживаниях, не имея в виду красочные моменты прелюбодеяния, к чему некоторые из нас уже с участливой решимостью приготовились, а, имея в виду тот самый простой момент, когда, уже распрощавшись с жизнью, она осталась наедине с Иисусом, спасшим её. Почему она не уходит? Ей надо не просто уходить, ей бежать надо! От смерти! Пока, правда, все идет хорошо, но вдруг толпа передумает, вернется и на нее посыпятся камни? А вокруг другая толпа. Толпа свидетелей происшедшего. А она, прелюбодейка, стоит «посреди». Надо хотя бы от позора бежать! Может быть, она хочет отблагодарить этого человека, который спас ей жизнь? Так нет же. Она стоит и молчит. Вы, поставив себя на ее место, можете самому себе сказать, что вас удерживает на месте, и чего вы ждете? Вы не можете, потому что вы стоите перед Ним мысленно, а она стоит перед Ним воочию, и, что ей смерть и позор в Его присутствии, если Его суд над ней еще не произошел! Для нее еще ничего не закончено, учитывая даже все те обстоятельства, что вокруг больше нет палачей и она, возможно, теперь будет жить! Она стоит, потому что Он еще не отпускал ее! Когда мы читаем в Евангелиях, что народ постоянно дивился тому, что Он говорит с ними 'как власть имеющий', то нам трудно будет понять, что имеет в виду этот народ, если мы не увидим этого в покорной фигуре девушки, стоящей перед Ним, и ожидающей своей судьбы, потому что жить или не жить — это еще не судьба, пока Он не сказал Своего Слова. И Он говорит это слово, поднимает голову и спрашивает — ну что, никто не осудил тебя? Никто, Господин — отвечает девушка. И в ответ слышит то, что делает теперь возможной ту жизнь, которая минутами ранее ей была подарена — и Я тебя не осуждаю, иди и больше не греши…

Говорят, Он был добр. Можно ли все это назвать просто добротой? Его доброта жестка как тиски и всегда ко многому обязывает. Лучше всего эта властная доброта видна в истории, когда после Воскресения Он нашел Петра. Тут очень тонкий с точки зрения психологизма случай. Петр не был самым любимым из Его учеников. Любимым был Иоанн. Петр поразил Иисуса тем, что был первым, кто увидел в Нем 'сына Бога живого'. Иисус понял, что у Петра особая роль, поскольку такое не могла Петру сказать его собственная «плоть», это снизошло на него от Духа Божия. И вот в тот момент, когда Он говорит ученикам о Своей скорой и неминуемой гибели, они «воодушевляют» Его тем, что обещают не дать Его в обиду, мол у них есть оружие — отобьемся. В ответ он со спокойной прямотой говорит — как только Меня схватят, вы все разбежитесь, кто куда. Петр заявляет — даже если все разбегутся, я Тебя не оставлю. И в ответ получает — а ты отречешься от меня, пока петух не успеет прокричать. И вот его судят сразу же после ареста, Он стоит связанный и битый во дворе первосвященника, а Петр в том же дворе инкогнито пытается незаметно присутствовать при событиях. Трижды его лицо напоминает кому-то человека, который 'ходил с этим галилеянином', и трижды Петр клянется, что не знает Его. Как только Петр сказал это в третий раз, пропел петух, и они встретились взглядами. Петр и Иисус. Петр заплакал и ушел. Состояние Петра можно понять. И взгляд Иисуса можно представить. И вот Иисус распят, но Его видели воскресшим, причем Он передал, что еще не время Ему появляться, потому что Он еще не восшел к Отцу Своему, но скоро Он вернется. Петр не поверил и занялся тем, чем занимался до встречи с Иисусом — стал вновь рыбачить. И вот ночью на берегу появляется человек, который зовет рыбаков, садится с ними у костра, преломляет хлеб, и по характерному, знакомому уже им жесту преломления в свете костра, они узнают Его! Вот и представьте себе теперь состояние Петра! Представьте себе, что он готов был выслушать, отрекшийся от Него и забывший То Дело, которое ему было завещано недвусмысленно и четко. И вот он слышит после тяжелого молчания — любишь ли ты Меня, Петр? Очевидно, что любой на месте Петра это расценил бы как начало большого выговора — мало того, что Петр действительно трижды отрекся от Него, так еще и вместо того, чтобы по наказу Иисуса создавать на земле после Него Церковь, удалился на рыбный промысел, проявив тем самым полное неверие и в Воскресение, и в Дело, на которое его при жизни поставил Иисус. Кругом виноват! Но Иисус добр. Он не делает ему выволочки. Он просто вторично спрашивает Петра, как бы не слыша произнесенного им уже единожды ответа — любишь ли ты Меня? Петр вторично отвечает утвердительно. Мировая? Но Иисус молчит. И Петр молчит. И все молчат. Все понимают, что самое страшное для Петра сейчас — эта доброта! Лучше бы Он его ругал, или даже бросил в этот костер! И добрый Иисус в третий раз спрашивает — любишь ли ты меня, Петр? Петр не выдерживает и стонет — зачем Ты меня спрашиваешь, ведь знаешь, что люблю! И тогда Иисус говорит — в таком случае паси овец Моих. Вот так по-доброму все решил. Без всякого насилия. После этого Петр встал, и пошел учить народы христианству. И бедный Петр успокоился после этой доброты, наверное, только тогда, когда за проповедь о Христе был распят, потребовав при этом, чтобы его распяли вниз головой, чтобы не оскорбить аналогичной смертью память о своем Учителе.

А ведь кому, как не Петру было знать, как может Он съязвить и несколькими словами превратить