стран, у нас не получили широкого распространения безналичные средства платежа, как то чеки, векселя и прочее. А в связи с расширением предпринимательской деятельности экономика испытывает потребность в оборотных средствах. Особенно остро нехватка бумажных денег ощущается в урожайные годы, когда циркуляция товарной массы резко увеличивается. Поэтому изъятие даже 87 миллионов рублей без замены их звонкой монетой привело к недостатку денежных запасов в обращении. Таким образом…
– Таким образом, – перебивает Димыч уверенно, – систематическое повышение пошлин довело ограничение импорта до предела. Устойчивое положительное сальдо торгового баланса России было достигнуто главным образом за счет увеличения экспорта хлеба. Вывоз хлеба дает более 50 % всех экспортных поступлений, хотя в то же время общий объем экспорта по стоимости вырос только на 15,6 %. При этом импорт резко сократился, и положительное сальдо торгового баланса в среднегодовом исчислении составило 142,2 миллиона рублей золотом или 36,2 % от объема вывоза. И кому это, спрашивается, выгодно?
Бунге ошарашено молчит, переводя изумленные взгляд с меня на Димку и обратно. А Димыч меж тем уверенно берет стул, усаживается на него верхом напротив Николая Христиановича и гонит дальше:
– Два года тому назад вы, господин Действительный Тайный Советник довели протекционистские тарифы до их логического максимума. За это вам от имени всех российских предпринимателей нижайший поклон и респект.
– Что? – выдавливает из себя Бунге, но Политов-Рукавишников деловито продолжает:
– Но теперь нас уже не может устраивать ваш отказ от попыток стабилизировать рубль на традиционной серебряной основе и курс на введение золотого монометаллизма. Уже имеющееся повышение среднегодового курса рубля в золоте с 55,7 копеек в прошлом году до 56,5 копеек по итогам трех прошедших месяцев не соответствует нашим интересам экспортеров.
На Николая Христиановича жалко смотреть. Он-то, душа светлая и чистая, пришел прочитать популярную лекцию по политической экономии цесаревичу, а вместо этого угодил на какое-то судилище. После затянувшейся паузы, Бунге, наконец, хрипло спрашивает меня:
– Ваше Императорское Высочество, вы не представите меня вашему гостю?
Просьба звучит дико, ибо Димка прекрасно знает, кто такой Николай Христианович. Но я все понимаю и иду навстречу попавшему впросак:
– Познакомьтесь, господа. Действительный тайный советник, председатель Комитета министров, Николай Христианович Бунге. Владелец крупнейшего в России металлургического, сталепрокатного, машино и станкостроительного предприятия, председатель совета акционеров Торгового дома братьев Рукавишниковых, Александр Михайлович Рукавишников.
Оба синхронно поднимаются и кланяются друг другу. Затем Бунге неожиданно улыбается и произносит:
– Господин Рукавишников, мне остается только пожалеть, что мы не встретились с вами раньше. Полагаю, вы могли бы дать несколько весьма ценных рекомендаций по выходу из создавшегося положения.
– Полагаю – смог бы, – уверенно сообщает Димыч. – Но хочу отметить, господин Бунге (Я прикрываю глаза. Господи, да что ж он творит, печенег этакий?!), что мне намного ближе ваша деятельность по внесению многих необходимейших дополнений в трудовое законодательство России и созданию фабричной инспекции.
(*Рукавишников откровенно хамит – он обязан обращаться к действительному тайному советнику не иначе как 'ваше высокопревосходительство')
Бунге польщен и не обращает внимания на грубейшее нарушение в титуловании. Он пускается в подробные объяснения смысла своих действий, но это он, ей-ей, зря! Теперь и я могу поиграть в эту игру…
После сорокаминутной лекции о необходимости введения КЗоТ, Бунге окончательно теряется. Он еще пытается что-то лепетать об отмене круговой поруки в деревне и не допустимости искусственной консервации сельской общины, но, услышав наше дружное мнение о развитии фермерских хозяйств и создании сельскохозяйственных кооперативов и госхозов, окончательно стушевывается. Он торопливо прощается со мной и Димычем, клянется в том, что окажет мне любую мыслимую и немыслимую поддержку в реформации Империи и т.д. и т.п.
Мы остаемся в кабинете вдвоем с Димкой.
– Ну, модник, и зачем надо было так на старика накидываться и интеллектом его давить?
– Ничего, злее будет! – отмахивается Димыч.
– Ладно, Бог с ним, построили в три шеренги министра финансов – и то хлеб! – я улыбаюсь, ощущая себя гостеприимным хозяином, – ты, кстати, завтракал?
Димка мотает головой, и через пять минут в кабинете появляются: копченое мясо, свежий кофе, масло, сахар, хлеб – словом, стандартный холостяцкий завтрак, с учетом местного колорита.
Димыч накидывается на еду, к которой я могу предложить ему коньяк ни много, ни мало, а пятидесятилетней выдержки. Но он залпом проглатывает пару рюмок, и я с грустью понимаю, что тут и простая очищенная пошла бы с тем же успехом…
Через десять минут завтрак уничтожен. Пожалуй, я неправильно поставил вопрос. Надо было спрашивать, ужинал ли он? В смысле – вчера.
– Ладно, от голодной смерти ты меня спас, – блаженно щурится Рукавишников. Он щелкает крышкой часов и интересуется, – А теперь чего делать будем? До приема у императора еще три часа!
– Ну, давай я тебя будущей супруге представлю. Только надо будет подобрать что-нибудь из моей 'дежурной сокровищницы' в качестве подарка.
На всякий пожарный у меня в сейфе лежат кое-какие ювелирные вещицы. Мало ли, для чего могут понадобиться. Например: быстро выдать в качестве расходных средств порученцу, рассчитаться с киллером, оплатить услуги шпиона. Да и про революции тоже забывать нельзя, хотя я и делаю все возможное, чтобы выйти из них… ну, по крайней мере, не в дом Ипатьева.
Вот из этой сокровищницы я и собираюсь выделить Димычу нечто, что сойдет за подарок германской принцессе. Но он хлопает себя по лбу, кратко, но энергично характеризует склеротиков вообще и себя в частности, и сообщает, что у него имеется подарок для Моретты. И для меня – тоже. Местного производства…
Димка стремительно выметывается из кабинета, оставив меня гадать: что, во имя всего святого, он удумал подарить? С учетом того, что он обитает в Нижнем… Хохлома? Нет, вряд ли. Майданская роспись? Еще хуже. Казаковская филигрань? Не думаю. Павловский металл? Чушь!..
Когда я в своих размышлениях добираюсь до городецкого золотого шитья, дверь в кабинет распахивается, и с видом триумфатора в нее вступает Рукавишников. За ним шествуют атаманец и стрелок, которые тащат здоровенный… здоровенный… в общем, больше всего к этому предмету подходит определение 'сундук', хотя это не сундук. Нечто, напоминающее кофр или чемодан, но увеличенные раза в два.
– Ну, и что это за штуковина? – интересуюсь я. В душе родятся самые мрачные мысли: от колоссального набора косметики, до переносного солярия включительно. – Чего это ты там у себя изобразил?..
Рассказывает принцесса Виктория фон Гогенцоллерн (Моретта)
Она сидела тихо, как мышка, слушая рассказ императрицы о ее детстве. Сегодня, когда Ники снова ушел заниматься делами, ее позвала к себе Мария Федоровна. Поговорив о разных пустяках, она вдруг попросила 'маленькую девочку' быть мужественной. Услышанное сразило наповал: император Фридрих, ее отец, написал черновик рескрипта о лишении ее статуса и привилегий члена императорской семьи Германии. Она стояла молча, оглушенная этой страшной вестью. Против ее воли по щекам катились слезы, плечи неудержимо вздрагивали. Императрица обняла ее и начала успокаивать так, словно это она, а не Ники, была ее родным детищем:
– Ну, девочка моя, ну, успокойся. Ведь это пока только черновик, – тут она решительно тряхнула
