первые суда в серии мы заложили только в ноябре 1886 года. А спустили на воду… в августе 1887…
– Пароход за девять месяцев? – недоверчиво спросил я. – Ну, спустили… Небось до сих пор достраиваете?
– А вот ни хрена! – гордо сказал Димыч. – Пароходы до самого конца навигации на ходовых испытаниях были! А зимой, пока они на приколе стояли, мы внутренней отделкой жилых помещений занимались! Причем это только с первыми в серии мы так долго провозились, а, в принципе, сроки строительства около полугода.
– Технология строительства, при которой тысячетонные кораблики можно печь как горячие пирожки – по паре штук в год? – восхитился я. – Ты что, и, правда, не понимаешь, что ты сделал, гений недоделанный?
– То, что вы отработали технологию быстрого строительства достаточно крупных пассажирских и грузовых судов, это хорошо! – кивнул князь, – но повторюсь: боевой корабль – совершенно другое дело! Другой корпус, другое оборудование, другая машина! А вооружение? Да у меня до сих пор нет нормального проекта механизации башни! Матросики пятипудовые снаряды на руках к орудиям выносят. А приборы управления огнем? А торпеды? Что же вы о таких важных вещах не подумали?
– Ну, извини, князюшко, не до того было! – повинился Димыч. – Но уж мы постараемся, наверстаем! Каа-а-ак навалимся всем конструкторским бюро!
– Вы блин, навалитесь… – качает головой Алексей. – На дальномер уже навалились… и что?
– Работаем… – разводит руками Димыч. – Не все же сразу!
– А раньше подумать не могли? Война идет, а вы… – тихо начал закипать князь, – что ты еще от меня утаил?
– Что значит, утаил? – опешил Димыч. – Ничего я от тебя не утаивал! Ну вот… еще катера есть! Скоростные!
– Скоростные катера?! Дай-ка угадаю – небось поставил свои ДВС на легкую лоханку? И радуешься так, словно сделал аналог 'Шнельбота' с торпедами 'Лонг Лэнс'! – совсем разошелся Алексей. – Да твоя скорлупа только в качестве разъездного катера и годится! По спокойной акватории белым днем рассекать!
– Млять, тебе что не сделай – все похер! – не выдержал Димка. – Один ты тут к войне готовишься, флотоводец великий, а мы, млять, сбоку припека! Сидим, млять, хером груши околачиваем! Я уж и не знаю, что тебя может удовлетворить – 'Бисмарк' с 'Ямато' тебе построить, или уж сразу 'Нимитц' с полным авиакрылом?!!
– А ну-ка, брэк, каррячие парррни! – я поспешил вмешаться, пока друзья не передрались. – Серега, не перегибай палку! Если то, что создал Димыч, не подходит тебе для войны с Японией или вообще не имеет военного значения, это еще не значит, что все его творения – ерунда! Наверняка ведь это прорыв в своих областях?
– В общем… да… – остывая, признался адмирал. – Катер с ДВС по сегодняшнему времени – супервундервафля. Может паровые катера и берут пока больше людей и грузов, да и бегают со сходными скоростями, но… Чем хорош бензиновый движок? Его не надо полчаса раскочегаривать – сел, завел и поехал… Ладно, Димыч, извини! Мир?
– Мир! – друзья обменялись рукопожатием.
– Однако, честно говоря, всё, что ты сейчас показал и рассказал – вряд ли произведет впечатление на императора! – огорчил Алексей. – Надо найти более веские доводы в пользу твоего назначения на должность начальника госверфей! Давайте подумаем вместе!
– Ну, а двадцатиметровая яхта с паровой турбиной может произвести впечатление на императора? – нарочито небрежным тоном спросил Димыч.
– Что ты сказал?! – дуэтом выпалили мы с адмиралом, подумав, что ослышались.
– Я. Построил. Судно. С паровой. Турбиной! – отчетливо, как для плохослышаших, раздельно повторил Димка.
– Как?! – спросил адмирал, а я одновременно с ним выпалил: Когда?!
– Как? 'Вспомнил'! Ведь я перед вселением готовился – набивал память сведениями технического характера! – пояснил Рукавишников. – Когда? Саму машину с прошлого года до ума доводили, потому я и хвастаться не хотел. А непосредственно на кораблик турбину только после ваших визитов поставили. Спускать будем в конце апреля.
– Непременно приеду и посмотрю на ходовые испытания! – не удержался я.
– Зелень подкильная, якорь тебе в… одно место! И что же ты, гад такой, молчал? Может быть, ты уже втихаря самонаводящиеся торпеды сделал и ПКР? А, Димк? – рассмеялся адмирал. – Или атомные подлодки в двадцать тысяч тонн водоизмещением?
Рассказывает Олег Таругин (Цесаревич Николай)
Как выяснилось, проблемы с Финляндией, которые я, после беседы с Гейденом, посчитал решенными, только-только начались. По моей настоятельной просьбе Федор Логгинович написал обстоятельнейший доклад по положению в Великом княжестве. Прочтя первые четыре страницы, я пришел к выводу, что работа с финнами, пожалуй, займет на три-четыре года больше, нежели я предполагал. По окончании двадцать шестой страницы я понял, что, наверное, я несколько неотчетливо представлял себе все сложности борьбы с финским сепаратизмом. Дочитав до конца, я в изнеможении откидываюсь на спинку кресла. Мама моя, императрица! Чего ж с ними, чухонцами долбанными, делать?! Это как же мы докатились до жизни такой?! Неужто все так плохо?!
– Филя! – В кабинете, точно чертик из табакерки, возникает Махаев. – Свяжись с Целебровским, сообщи о встрече в условном месте через два часа!
Филимон исчезает, а я открываю новый отчет министерства финансов. Да что ж такое?! Час от часу не легче! Новый министр, господин Вышнеградский, предлагает еще повысить ввозные пошлины! И до чего грамотно обосновывает, подлец! Так, ну тут я сходу не разберусь, надо Бунге звать. И велеть отгектографировать отчет, Димычу переслать…
При встрече с Альбертычем на конспиративной квартире я, не тратя времени на лишние церемонии, сую ему у руки доклад Гейдена:
– Вот, Альбертыч, изучи.
Пока Политов-старший занят, я отдаю приказ снять копию с отчета Вышнеградского и переслать его нарочным Политову-младшему. К тому времени, как я возвращаюсь к столу, Альбертыч уже бегло просмотрел документы и теперь выжидательно смотрит на меня.
– Вот что, Владимир Альбертович. У себя все еще раз внимательно изучишь. Но пока скажу главное: из доклада ясно следует, что проведи я сейчас не то, что половину запланированных реформ, а хотя бы пятую их часть, то Россия в конце XIX века получит прямо под Питером Чечню XXI!
Альбертыч молчит, всем своим видом ясно показывая: 'Я-то здесь причем?'
– Альбертыч, очень тебя прошу: проверь все сам. И дай мне отчет: так ли плохо, или у страха глаза велики? Трех недель хватит?
Он кивает, и молча, не сказав ни единого слова, покидает квартиру через черный ход. Вот, блин, 'железные люди!' 'Гвозди бы делать из этих людей…'
… Но в одной проблеме, обозначенной Гейденом, я не имею оснований сомневаться. А именно, в проблеме языка. Я связываюсь с МИДом, и вызываю к себе Ламздорфа, будущего министра, а ныне – директора канцелярии министерства и одного из ближних помощников Гирса. Ну, а пока он не явился, придется идти к царю. У меня к нему вопросы накопились…
– … Вот что, Владимир Николаевич, я осознаю все сложности с созданием курса финского и шведского языков, однако совершенно не понимаю: как это министерство находит возможным противиться воле государя?
Перед Ламздорфом на столе лежит с кровью выдранный из Александра III рескрипт о создании офицерского курса западных языков. Мы с самодержцем битых два часа орали друг на друга, но, в конце-
