вода уляжется, по реке и отправим. Одна барка все ваши острожки подымет…
— Иннокентий Савватеич, вы государственный, именно государственный муж!
— Ну полно, полно, — нахмурился Иннокентий и повернулся к Оничу спиной.
В этот день решено было попробовать провести к острову первый катер, на котором должны были приехать из района представители милиции и следственных органов. Обратно этот катер должен был увезти тех, кто нужен на берегу. Иннокентий был среди них и с нетерпением следил, как, маневрируя между льдинами, катер зигзагами движется к острову. На нем увидел он человека в милицейской форме, какого-то незнакомого в штатском и женщину в красном ярком бушлате и шапочке колпачком. Вглядевшись, он рассмотрел жену Петина, подумал: «Вот еще черт несет!» — и отступил за спины колхозников, ожидавших переправы.
Он был не против, когда в месяцы зимнего затишья Василиса попросилась жить на стройку: как- никак немецкий язык, да и обтешется девка возле этой городской женщины. Но как только началось переселение, направил Ваньшу за сестрой: требовались рабочие руки.
За нерадостными переселенческими делами Василиса быстро забыла о жизни в домике на Набережной. Зато Дина затосковала. Хорошенькое, свитое ею по собственному вкусу гнездо стало казаться ей пустым, скучным. Вячеслав Ананьевич был занят, возвращался усталый, хмурый, бранил все и вся. Даже словом перемолвиться было не с кем, и Дина вслух беседовала с маленькой Чио. Уже не раз она заводила с мужем разговор: надо бы выписать маму. Вячеслав Ананьевич мягко, но настойчиво возражал:
— Что значит «выписать»? Это пожилой человек. Она привыкла жить в определенных городских условиях… Дорогая, разве можно из-за того, что тебе иногда скучно, лишать мать привычных удобств? — Голос Вячеслава Ананьевича был ровным, но Дина уже умела отличать в нем оттенки скрытого раздражения.
— …Каких удобств? Она же всю жизнь прожила с отцом в казарме на текстильной фабрике. Знаешь, что такое текстильная казарма, сколько там людей?.. Она скучает одна в пустой московской квартире.
— Нет, нет, это было бы неэтично тащить ее сюда. Для тебя я все готов сделать. Но не это. Ведь речь идет о почтенном человеке, который многолетним трудом заслужил право на покой…
Недавно, как тут говорили, «вступили в стрбй» два новых переулка со смешными названиями «Буйный» и «Бычий Лоб». Каждый день мимо окон Дины из Зеленого городка двигались туда машины с домашним скарбом. В кузовах сверх пожитков сидели женщины, ребятишки. У них счастливые лица. Но это их счастье проезжало мимо Дины, лишь подчеркивая, что она тут всем чужая…
Однажды муж вернулся, очень радостный, рассеянный, занятый чем-то своим. За обедом намазал горчицей кусок огурца вместо мяса и, вопреки своему обыкновению, не дождавшись послеобеденного часа, пустился рассказывать о том, что Москва приняла его поправку ко второму проекту. Академики были против, возражали, интриговали, но поправка принята. То-то злятся его враги!.. Профессор Толстиков, наверно, с горя напьется в обществе своей знаменитой секретарши… Нет, Петин еще себя покажет! Эх, если бы не Старик, если бы по-настоящему развернуться!..
— …А ты, дорогая, кажется, за меня вовсе и не рада?
— Нет, почему же. Рада, конечно, — торопливо сказала Дина, с удивлением замечая про себя, что ей совершенно неинтересно, как там будет реагировать на победу мужа ' профессор Толстиков. Ей вообще казалось теперь, что живет она где-то на дне моря. На поверхности штормы, бури, сияет солнце, дуют ветры, а у нее тепло, тихо. Нервно вздрагивает во сне свернувшаяся в уголке дивана Чио, мурлычет радиоприемник, и вот уже третий день как бродит по потолку неведомо откуда взявшаяся зимою живая муха..
В обращении с Вячеславом Ананьевичем она становилась строптивой. Зная, как он этого не любит, без умолку болтала за обедом. Ботинки Вячеслава Ананьевича оставались нечищенными, даже когда он, усталый и разбитый, ночью возвращался из управления. Утром ему самому приходилось соскребать ножом засохшую глину. Даже когда он после обеда ложился на часок вздремнуть, она, напевая, расхаживала по комнатам или громко разговаривала с Чио. Но муж делал вид, что ничего этого не замечает, был терпелив, ласков. Это еще больше раздражало Дину. Со страхом смотрела она теперь, как неторопливо, тщательно пережевывает он пищу, как идет эта пища по горлу, шевеля кадык, как аккуратно вытирает он после обеда свои тонкие бледные губы.
— …А я знаю, почему ты не хочешь, чтобы мама приехала ко мне, — неожиданно даже для себя колючим голосом сказала она однажды.
Это было после обеда. Муж зубочисткой ковырял в зубах, вежливо прикрывая рот сложенной ковшичком ладонью. Он удивленно поднял. брови.
— Я тебе об этом уже не раз говорил.
— Нет, не поэтому, — голос звучал все раздраженнее. — Ты просто боишься, что разворуют твои вещи.
— Ты хочешь сказать, наши вещи… Но тебе же хорошо известно, что это отвратительное чувство собственности мне абсолютно чуждо. А вот ты собирала все это с такой любовью, так радовалась каждому приобретению… Разве не так?
Дина замолчала. Что ответишь?.. Ах, почему он всегда оказывается прав…
— Вот что, дорогая, — сказал Вячеслав Ананьевич, обтирая зубочистку о салфетку и пряча ее в бумажник. — Все это, наверное, оттого, что ты соскучилась по этой своей Василисе. Ведь так? Я же заметил: все началось с того дня, когда сию девицу от нас увезли. Хочешь, завтра я дам тебе машину, съезди на остров. В «Огнях» писали, там археологи ведут раскопки, что-то такое интересное нашли… Я дам тебе денег, поживи у Седых…
И вот Дина приближается к знакомому острову на катере, маневрирующем меж льдинами. Остров уже недалеко. Женщина недоуменно оглядывается: «Что такое? Где это огррмное село? Развалины… Каменные холмы… Печи под открытым небом… Так выглядели деревни в войну после того, как из них гнали гитлеровцев. Неужели они все уже переселились? Так быстро? К кому же я тогда еду?.. Нет, нет, свои люди на берегу… И все-таки вдруг Василисы там нет?» Женщина, оглянулась. «Ну, конечно же, и машина уехала. Она же сама сказала шоферу: как катер отойдет, возвращайтесь».
К счастью, чумазый паренек, перетиравший недалеко от причала части разобранного мотора, сказал, что Василиса Седых на острове. Она в той бригаде, что на фермах разбирает запарочные установки.
— Фермы-то уж тю-тю, уехали!.. Но вы ступайте вон туда, за балку. Васенка там, — сказал парень, не без усмешки оглядывая прибывшую.
Действительно, наряд у Дины мало подходил к обстановке. Узкие брючки, красный бушлатик, ершистый высокий колпачок — все это должно, вероятно, преглупо выглядеть среди озабоченных, усталых людей, ломающих свои дома. Но делать нечего. Машина ушла. Вот уже и катер отчалил. Путь отрезает широкая протока, по которой идет лед…
Встреча с Василисой тоже не принесла радости. С трудом узнав девушку в одной из темных фигур, молча копавшихся возле какого-то котла, Дина бросилась было к ней. Но та, удивленно смотря на гостью, даже отступила, отводя руки за спину:
— Я же грязная, как черт болотный… Парни, девушки с любопытством, не скрывая
усмешек, смотрели на обеих. Работа прекратилась.
— Я вот к вам… к тебе… Я не знала… я думала… — бормотала Дина, краснея под этими безжалостными, насмешливыми взглядами.
Василиса молча переступала с ноги на ногу, и гостье казалось, что Василисе досадно, стыдно, что девушка не знает, как от нее отделаться.
— Ребята, я сейчас, на минуточку, — тоже краснея, бормотала Василиса. — Я вот только ее отведу. Ладно?
Какой-то парень в комбинезоне, должно быть старшой, разрешающе кивнул головой. Но девушка тут же спохватилась:
— А куда же вас отводить? Вопрос… Ведь нет уже нас — пустое место. Все мы в одном пожарном сарае ночуем. — Мгновение она постояла в задумчивой растерянности, на лице отчетливо читалось: «Принес тебя черт не вовремя!» Но тут девушка улыбнулась: — Идея! Тут у нас археолог один с ребятишками копается. Да вы его знаете, он у нас осенью стоял. Помните? Смешной такой бурундучок. Вы с ним побудете, а потом мы вас куда-нибудь устроим… Ладно?.. Ну, пошли скорее, а то у меня тут дело…
