— А это уж тебе лучше знать, милейший. Ты за ним наблюдаешь. Ну, так где твой Строганов?
И Хлебалов не устоял. Сломался. Выложил все, как было.
— Та-ак… — удивленно протянул штабс-капитан. — Стало быть, шантажировать Симмонса пытался? А знаешь ты, дурья твоя башка, что за это полагается?
— Виноват, ваше благородие! — Хлебалов сполз со стула, грохнулся на колени. — Не губите, ваше благородие!
«Стало быть, Симмонс, — размышлял тем временем штабс-капитан, не обращая внимания на Хлебалова, — Интересно, интересно… Начал с поблажек рабочим, а теперь, значит, в политику сунулся… Однако!.. Тут есть над чем мозгами пошевелить. И Крафт, видимо, с ним заодно. Теперь понятно, как Хлебалов в подвал угодил: пронюхали, что он на след вышел, и решили моими руками от него избавиться. Недурно задумано!..»
— …ваше благородие! — елозил коленями по полу филер. — Не берите грех на душу!
— Пшел вон! — процедил Хорошихин сквозь зубы. — Носа из дому не высовывай, пока не позову!
— Благодарствую, ваше благородие! Век вашей милости не забуду!..
Но Хорошихин его уже не слышал. Прожекты один грандиознее другого теснились в его голове. Прожекты, которым не суждено было осуществиться.
Поздно ночью коляска с погашенными фонарями обогнула город и кружной дорогой вдоль канала Киргизъяб подкатила к кишлаку Сатанлар.
— Останови тут, — сказал Строганов кучеру возле крайней мазанки.
— Поторопитесь, Строганов, — напомнил Симмонс.
— Я быстро. Лишь бы Соня была дома.
— Соня? — удивился Симмонс, но машинист уже отошел от коляски. — А ты говорила, что она казашка.
— Она и на самом деле казашка. — Эльсинора открыла противоположную дверцу и сошла на землю. — Ее зовут Сона. Есть такое казахское имя?
— Есть. — Симмонс тоже вышел из экипажа. — Сона по-казахски овод.
— Прекрасное имя для девушки! — съязвила Эльсинора.
— Перестань. Имя как имя. К тому же оно наверняка имеет еще какое-нибудь значение.
— Валькирия, например.
— Успокойся, Люси. — Он отыскал в темноте ее руку, погладил. — Не надо нервничать. Посмотри, какая величественная ночь.
Ночь была и в самом деле прекрасна. Высокое густо усаженное яркими звездами небо отражалось в спокойной воде канала. Шарообразные купы гюджумов, свечи пирамидальных тополей возвышались над кишлаком, словно охраняя его покой. Кишлак спал: ни звука, ни огонька. Даже собаки не лаяли.
— Что здесь будет лет через сто? — задумчиво произнесла Эльсинора.
— И я о том же самом подумал, — признался он.
— Глянем одним глазком?
— Придется перенастраивать времятрон.
— Ну и что?
— Ничего. Будь по-твоему. — Симмонс достал из экипажа чемодан. — Посвети мне, пожалуйста. Хотя, погоди.
Он подошел к кучеру и похлопал по плечу.
— Возвращайся домой. Утром разыщи Дюммеля. Скажи, что я оставил ему письмо на столе в кабинете. Пусть прочтет. Поезжай.
Кучер молча кивнул и тронул лошадей с места.
— А вот и мы, — раздался рядом голос Строганова. — Не очень замешкались?
— Как раз вовремя. — Симмонс бросил взгляд на невысокую тоненькую фигурку рядом с машинистом. — Идите сюда поближе. И ничему не удивляйтесь.
…Они стояли посредине пустынной, озаренной светильниками площади. Вправо и влево уходил очерченный цепочками огней широкий проспект. Прямо перед ними над облицованной камнем трибуной высился монумент.
— В. И. Ленин, — прочитал Строганов. — Чудно как-то написано: по-русски и не по-русски. Где мы?
— Там же, где и были, — ответил Симмонс, продолжая колдовать над пультом. — Ровно через сто лет.
Он кончил настройку и выпрямился.
— Смотрите внимательно, Михаил Степанович. Это то самое будущее, за которое вы ратуете. А насчет надписи вы правы: орфография изменилась.
Над многоэтажным зданием, подсвеченное прожекторами, медленно колыхалось в ночном небе алое полотнище знамени. Мелодично пробили полночь куранты. И тотчас зазвучала торжественная мелодия.
— Гимн, — сказала Эльсинора.
— Да, пожалуй, — согласился Симмонс.
Строганов жадно оглядывался по сторонам. В нескольких десятках метров от них прошел ярко освещен. ный изнутри автобус. Их заметили: кто-то высунул руку из окошка и помахал им. Высоко в небе проплыли мигающие огоньки — красный, зеленый и опять красный. Протяжно прогрохотал гром.
— Что это? — вздрогнула Сона.
— Реактивный самолет, — Эльсинора взяла ее за руку. — Не надо бояться.
— А что, Михаил Степанович, — озорно блеснул глазами Симмонс. — Хотите, мы вас навсегда здесь оставим? Ни царя, ни жандармов. Живи на здоровье. Согласны?
— На готовенькое? — жестко усмехнулся Строганов. — Нет, господин Симмонс, не согласен.
— Понятно, — Симмонс кивнул. Он и не ожидал другого ответа. — Тогда в путь-дорогу.
И он щелкнул тумблером.
Начинало припекать не на шутку. Симмонс опять перевернулся на живот и посмотрел в сторону надувного домика. В окнах огнисто поблескивало солнце.
«Разоспалась Эльсинора Прекрасная», — подумал он с нежностью.
— А вот и нет! — донеслось из палатки. — Уже встаю!
Пора было уже привыкнуть к этим фокусам, но Симмонс невольно поежился.
— Шеф! — зарокотали укоризненные раскаты дюммелевского сипловатого баса. — Мы тут уже давно ждем вас к чаю!
«Это еще что за чертовщина? Откуда он взялся?» — забеспокоился Симмонс.
— Просим к столу, барин! — на этот раз голос принадлежал Рее.
«Понятно, — усмехнулся Симмонс. — Вся компания в сборе. Пикник на Арале».
— Опять не угадал! — Эльсинора выскользнула из домика — грация в красном бикини с алой косынкой на волосах. Красная Шапочка почти в чем мать родила, — Просто утренняя разминка.
— И заодно явление Христа народу! — Он поднялся и пошел навстречу.
— Тогда уж не Христа, а пресвятой девы Марии.
— Дай-ка я тебя поцелую, Мария Магдалина.
От нее веяло свежестью, энергией.
— Можно подумать, что ты и не спала вовсе.
— Я и не спала. Кто бы иначе выключил силовое поле, когда тебе взбрело на ум уйти и оставить меня одну?
— А, ч-черт! Мог бы и сам догадаться. — Он подхватил ее на руки и зашагал к морю. — Страшное дело иметь жену-колдунью.
— Не колдунью, а ясновидицу! — возразила она, смеясь. — Это не одно и тоже.
— Что в лоб, что по лбу. — Под ногами заплескалась теплая, нагретая солнцем вода. — Не успею подумать, как ты уже все знаешь.
— Подумай, прежде чем подумать! — скаламбурила она. — Как тебе спалось?
