либо в пансион, либо в отель. Здесь меблированные комнаты. Я стараюсь, чтобы ничего такого не было. Я не могу отвечать за все, что происходит, но уж, во всяком случае, таким куклам я не сдаю. Неважно, что они тебе говорят, рано или поздно с ними беды не оберешься. У меня обычно почти все занято, и если бы пришла такая, то я просто сказала бы ей, что мест нет.
– Значит, вы говорите, что женщина, которую я описал, не была здесь ночью?
– Точно не была. Я не стою на лестнице и не слежу за коридорами. Я сразу определяю людей, когда они заходят. Стараюсь по мере сил, чтобы у меня было приличное место, но я не собираюсь сидеть на пороге и следить за всеми, кто вселяется. Я не компаньонка для девки. Если где-то какой-то шум, я прекращаю это. Если где-то какая-то неприятность для постояльцев, стараюсь все утрясти, но я не вынюхиваю.
– В таком случае, возможно, к этому Шелдону приходила женщина?
– Возможно, и так, а что в этом такого? Это могла быть его сестра или…
– Я не пытаюсь вас в чем-то обвинить, – перебил Мейсон. – Я просто хочу определить, была ли здесь эта молодая женщина. Мне очень важно ее обнаружить, и, если вас это интересует, я хочу помочь ей.
– Я не видела ее.
– И никому не сдавали комнату?
– Ну, раз уж вы такой обходительный, то могу сказать, что могло произойти.
– Что именно?
– Когда ложусь спать, то иногда на стойке оставляю табличку, где обозначены свободные комнаты и их стоимость – три доллара. Желающий может зарегистрироваться, опустить деньги вот в эту щель в стойке, взять ключ со щитка и идти спать.
– А это не рискованно? – поинтересовался Мейсон.
– И да и нет. Комнаты, с которыми связаны самые большие хлопоты, обычно сдаются раньше всех – где-то еще до полуночи. После полуночи приходят обычно те, кому не удалось устроиться в отеле и кто находится в почти безвыходном положении. Для таких целей у меня есть обычно комнаты две-три. Они наименее удобные и стоят на доллар дороже, но на них я выставляю табличку только после полуночи.
– А прошлой ночью кто-то занял одну из этих комнат?
– Да.
– Когда?
– Не знаю точно. Знаю только, что в коробке под щелью утром были три однодолларовые купюры и что ключ взяли.
– А какая фамилия стоит в регистрационной книге? – спросил Мейсон.
– В том-то и дело, что там нет никакой фамилии. Поэтому-то я и не подумала об этой комнате, когда вы посмотрели в книгу. Тот, кто взял эту комнату, не расписался в книге.
– Давайте взглянем на нее, – предложил Мейсон.
– Понимаете, – предупредила хозяйка, – это может быть ложный ход. Но если вы уверены, что та женщина провела здесь ночь, то именно в этой комнате она и должна сейчас быть.
– Я не уверен, что это так, – сказал Мейсон.
– Давайте посмотрим.
– Вы думаете, она все еще в комнате?
– Не знаю. Допустим, что она там, тогда что? Вы будете с ней разговаривать?
– Да.
– А шума не будет?
– Никакого шума, никакой суеты и никаких споров. Я просто хочу увидеть ее, и это все.
– А обрадуется она, когда увидит вас?
– Должна обрадоваться.
– О’кей. Пошли.
Хозяйка двинулась по коридору. Ее широкая фигура колыхалась под тонким домашним платьем. Солнце, проникая через окно в конце холла, освещало ее большие ноги под тонкой юбкой. Она остановилась около одной из дверей и, взглянув на Мейсона, постучала. Никто не ответил. Она постучала еще раз, громче. Когда и на этот раз никто не ответил, хозяйка подергала ручку.
Дверь оказалась незапертой. С внутренней стороны в замке торчал ключ, и металлическая бирка, прикрепленная к нему, стукнулась о дверь, когда она широко распахнулась.
– Так, – сказала хозяйка, – она была здесь и ушла. Она спала здесь и, судя по всему, ушла рано утром, наверно, до того, как я встала. В любом случае я не видела, как она выходила.
Обстановка была точно такая же, как и в комнате, что занимал Артур Шелдон, но здесь было только одно окно, которое было приоткрыто и впускало немного воздуха. Мейсон осмотрел кровать. Тот, кто спал на этой кровати, спал или очень чутко, или совсем короткое время. Простыни были лишь слегка примяты, а на гладкой поверхности наволочки видна только одна вмятина от головы, лежавшей на подушке спокойно, в одном положении.
– Молодая, – заметила хозяйка. – Когда они постарше, то спят прямо по всей кровати. Только молоденькая может вот так свернуться в клубок, а потом уйти, оставив все как есть.
– Молоденькая, но с чистой совестью, не так ли? – сказал Мейсон вопросительно.
– Я не говорила этого. Я только сказала, что она должна быть молодой. Из тех девиц, что останавливаются здесь, чертовски мало таких, которые беспокоятся о том, чиста ли у них совесть. – Она ухватила длинный волос с подушки и опустила его на белую простыню. – Каштановый. Возможно, у нее свои такие. Уж больно хорош.
Мейсон подошел к умывальнику, осмотрел его. В продолговатом зеркале, висевшем над раковиной, отразилось, несколько искаженно, его лицо. Свет из окна напротив падал в неприбранную комнату.
На тонком коврике у умывальника виднелось темное пятно от воды, и хозяйка, проследив за взглядом Мейсона, объяснила:
– Она умывалась, наполнив раковину водой. Все женщины так делают, во всяком случае которые следят за собой. Я считаю, что лучше так умываться, чем вообще никак.
Хозяйка подошла к кровати, задернула покрывала, постояла, глядя на простыни, и сказала задумчиво:
– Стоит застелить как полагается, и никому в голову не придет, что на этих простынях вообще кто-то лежал. Она умеет изысканно спать.
Мейсон исследовал не высохшие еще капли воды, разбрызганные по бокам раковины. Некоторые капельки были бледно-розового цвета.
– Что вы там высматриваете? – спросила женщина, обернувшись через плечо. Она стелила постель, аккуратно разглаживая простыни и наволочки.
– Просто осматриваюсь, – сказал Мейсон. Он отошел от умывальника, подошел к корзине для мусора, заглянул в нее и уже стал отходить, но вдруг остановился.
Что-то приставшее к стене корзины шелохнулось от легкого движения воздуха и привлекло внимание Мейсона.
Адвокат склонился над корзиной. Несколько невесомых белых перышек из страусиного плюмажа были брошены в корзину, судя по всему, еще мокрыми, и они пристали к стенке. Теперь, когда их концы высохли, они колыхались от каждого легкого дуновения воздуха, как листья дерева.
Хозяйка тщательно разглаживала верх покрывала.
Мейсон быстро ухватил большим и указательным пальцами несколько перышек. Сделав это, он заметил, что заставляло их крепиться к стенке корзины. Это были крошечные, однако заметные сгусточки чего-то красного у основания перьев. Кто-то явно предпринимал попытку отмыть их, но, так как сгустки не отходили, белые перышки были оторваны от страусового веера и брошены в мусорную корзину.
Мейсон раскрыл бумажник, засунул в одно из его отделений эти перышки и обратился к хозяйке:
– Не думаю, что нам стоит дожидаться ее.
Женщина выпрямилась и критически осмотрела постель.
– Если она молодая и нуждается в помощи, то позор, что вы не можете ее найти. – Хозяйка стянула в узел старое постельное белье и бросила на пол рядом с кроватью.
– Действительно позор, – отозвался Мейсон, и было что-то такое в его голосе, что заставило хозяйку вскинуть голову и пристально вглядеться в лицо Мейсона.
