— Помыться бы, Виктор Олегович, — неожиданно сказал Артист и почесал кадык.
— А что, давно в бане не были? — поинтересовался Виктор.
— Давно.
— Думаете, эта и есть та причина, по которой нас с вами девушки не любят? — спросил Виктор, и кивнул на лучшую половину отряда, которая вновь во все глаза смотрела на Лётчика, — тот вновь красиво выводил о чём-то грустном.
— Им дай только повод, — кивнул Артист.
Виктор внимательно оглядел своё войско-польско-не-сгинело, и подумал, что и впрямь было бы не хило помыть этих прокопчённых на ночных кострах чумазиков. Это Артист верную мысль подбросил. Дед- фронтовик учил, что вошь, она бойца деморализует.
И Виктор, оставив в самом разгаре праздник солдатской песни «Бойцы на коротком привале», вновь направился в деревню. Которая Забадай-Комар. Теперь уже насчёт бани договариваться.
И договорился.
Старушка, чей домишко с краю деревни стоял, дала добро. Денег не взяла, не понимала денег, а от упаковки говяжьего тушняка не отказалась. Ну и плюс ещё к тому Виктор наобещал дровишек в охотку подколоть. И то правда, — для Артиста выйдет трудовая психотерапия. А то что-то совсем новобранец скуксился. Того и гляди соскочит.
У бабки после можжевельниковых экзекуций и заночевали. Побоялся Виктор свою распаренную роту в лес на ночные минуса выгонять. А у одинокой бабки дом был большой. Всем места хватило. Разместились. И пирогом с горьковатой жимолостью разговелись.
Ночь с Лётчиком напополам поделили. Дамам выспаться дали. И Артисту, который с непривычки топором душевно намахался и теперь валился с ног.
До трёх испанец караулил, а в «собаку» Виктор его сменил. И до самого подъёма вокруг дома ходил — складывал слова в предложения, предложения в романы, романы в шкафы. И так увлёкся, что чуть рассвет не проворонил.
Но не проворонил. И пошёл будить народ.
А Йоо, например, уже во дворе тёрлась, правда, с закрытыми пока ещё глазами. Дюка выгуливала. Ей-то первой и рассказал всё. Всё то, что с полчаса назад видел вот этими своими собственными глазами. Представляешь, признался он ей восторженно, гляжу-вижу, сначала ничего, а потом вдруг резко так лучи из-за леса павлиньим веером — фырх! И, не поверишь, вдруг сразу заплавал-закачался небесных сфер худой каркас, взбивая шаткое начало чего-то важного для нас. И долго так туда-сюда… Колыхался… Амбивалентно. Ну а когда угомонились, почудоюдилось — вот-вот в затишье это чья-то милость на нас беспутных снизойдёт. Уже и нимфы иностранки к нам запросились на постой… Но тут вспомнил про дело — и, слава богу, отпустило.
Йоо выслушала его внимательно-внимательно, кивнула головой, зевнула и в тепло убежала. Кофий пить.
Когда к условленному месту вышли, Кузьмич-Егорыч уже ждал их. Прежде выдал он каждому самопальные болотоходы, — лыжи такие квадратные. Иначе не пройти.
С Дюком тут, конечно, промашка вышла. Ну ничего, уж как-нибудь.
И двинули. Туда, куда не ступала нога белого человека.
Сначала ничего, бодренько шагалось, даже весело — Йоо, которая за Артистом следом шла, то и дело кричала: «Лыжню мне! Лыжню!» Но вот когда настоящие болота пошли, тут уже… Хотя и подморожена уже жижа была, но всё одно ходуном под ногами ходила. Неприятное ощущение. Если бы барахла не было, оно бы побойчее, конечно, выходило, но тут уж как есть. Куда его денешь? Не бросишь же… Хотя Артист, кстати, бросил. Один ящичек с патронами. Не специально. Но выронил, не удержал. Тот плюх рядом в хлябь и сразу усасываться начал. Артист следом прыгнул. За ручку схватил и чуть следом за этим ящиком в омут не ушёл. Хорошо Виктор успел крикнуть, что, мол, брось, дурак. Бросил. Ныл потом. Дескать, а не отдадут ли его под трибунал за утрату военного имущества. Виктор успокоил, — утрата не растрата. И, вообще, спишем потом комиссионно на боестолкновение. И Артист успокоился.
А ещё приходилось Дюка на себе волочь. Тот сначала пытался с кочки на кочку перепрыгивать, но лягушка из него вышла хреновая. Пришлось волочь на себе. Не пристрелишь же. Хотя предложение такое поступило от одного… Не будем пальцем показывать, хотя это был… Но Йоо так глазёнками зыркнула, что предложившему такой выход, пришлось это дело на шутку переводить.
Один Кузьмич-Егорыч шёл бойко, да ещё и подбадривал. Мол, говорит, не лето — комарья и мошки нету, благодать сплошная — иди себе, да иди.
Ну, и шли себе, и шли. Пока, наконец, не вышли.
Болота вдруг кончились, твердь пошла, а твердь пошла там и лес опушкой кончился. Предстала перед почтенной публикой полоса перепаханная. Огнезаградительная. И столбики. Между столбиками проволока натянута. На ней плакатики висят. Известные. «Стой! Запретная зона!» Куда ты завёл нас, проклятый старик… Но Кузьмич-Егорыч в Сусанина не играл, — куда нужно привёл.
Но объявил, впрочем, что дальше не пойдёт. Дальше уж, звиняйте, сами. Тут недалече. Всё время прямо и прямо. Там она — рукой показал, тридцать первая. Увидите.
Расплатились со стариком, визитками обменялись, распрощались тепло, и дальше себе потопали.
Не обманул старик, — вскоре вышли пролесками-залысинами к стартовой площадке: бетон, ангары, прожектора, огневые сооружения по периметру, посередине подвижная пусковая установка развёрнута. А вокруг «колючка» и «рабица», да крупная ячейка электрозаграждения в режиме семи тысячи вольт. Да невидимый глазу шаговый потенциал для убоя потенциального же противника. Всё, короче, здесь пребывало в напряжении. Тут уже другие плакатики висели, — с черепами. Это уже тебе не запретная зона, это уже опасная. Грибы-ягоды собирать не рекомендуется.
Рисоваться не стали, притаились в зарослях ближайших, стали мыслить, что дальше делать. И тут…
Короче, пока совет они свой в Филях держали, за жопу их взяли. Натурально. Они — шу-шу-шу, а тут вдруг окрик: «Всем оставаться на месте! Не двигаться! Шаг влево-вправо — попытка к бегству, прыжок на месте — попытка улететь! Оружие на землю!»
Виктор опустил автомат и скосился. Старлей. Один. Вооружён семьдесят четвёртым. Но как умудрился подкрасться так незаметно? Ладно мы, но Дюк как не услышал? Не понять. Сейчас вон рычит, а что теперь толку-то. Ладно, и что дальше? А дальше…
— Разрешите представиться, Путин Владимир Владимирович, — раздалось сзади.
Что за чёрт? Виктор оглянулся. Там где сидел до этого Артист, теперь стоял Президент России. Один в один.
Старлей не растерялся, — смысл службу уже давно просёк, — ешь начальника глазами, завоюешь честь и славу, — закинул автомат за спину, вытянулся в струнку, и стал чётко и бодро докладывать:
— Товарищ Верховный Главнокомандующий, за время патрулирования происшествий не случилось, за исключением задержания группы неизвестных. Весь личный состав, задействованный для проведения учебно-боевого пуска в данный момент находиться на приёме пищи. Докладывал начальник парного патруля старший лейтенант Рягузов.
— Хорошо, товарищ старший лейтенант. Я понял. Насчёт задержанных расслабьтесь, — эти люди со мной. Я тут с краткосрочной инспекцией. Да… А где, кстати, ваша пара, если патруль парный? — вдруг спросил Артист, всё больше входя в роль.
— Я, вообще-то, один, — замялся старший лейтенант Рягузов и пояснил: — Народу не хватает…
— Ну и назвали бы одиночным патрулём, — не унимался Артист.
— Вопрос не по окладу, товарищ Верховный Главнокомандующий, — таков был ответ старлея, не стушевался парень перед большим начальством.
Тут Виктору надоел весь этот маскарад и он объявил старлею:
— Рягузов, я Пелевин. Пароль «Магадан».
Старлей вздрогнул, повернулся к Виктору и произнёс:
— Наган…
— Вас предупреждали? — спросил Виктор.
