Россия. История успеха. Перед потопом

западниками, но стали ими в силу этатистского мышления, в силу того, что именно Запад предлагал образцы бюрократического правления», совершенно несвойственные России, утверждает историк. Несвойственные, и потому еще более соблазнительные. Тирания Петра (его мать Наталья была урожденная Нарышкина) не была классической тиранией, продолжает Махнач, «ибо исходила не из эгоистической тиранической воли, а из примата государства».

Носители политических идей всегда ищут и находят сторонников, склоняют общество к тому или иному образу действий. Особенно легко активность партий прослеживается в России с 30-х гг. позапрошлого века – времени, когда общественная мысль начинает адекватно отражаться в литературе и журналах. Начиная с этой поры русские писатели и публицисты не дают нам ни малейшего повода усомниться в существовании в России нескольких партий – либеральной, консервативно-этатистской, монархической, сословно-элитарной, клерикальной и нигилистов.

Вызывающе осязаемо присутствие либералов. Иван Аксаков негодовал: «Целый сонм газет и журналов с самодовольной осанкой возглашает: «Мы – либеральная печать»». Чернышевский не упускал случая посмеяться в своих статьях над русскими либералами и печатно заявить, что ни он, ни вся «крайняя партия» не имеют с ними ничего общего. «Крайняя партия» Чернышевского – это те, кого советские историки стали величать «революционными демократами».

Либеральной в целом была и такая мощная общественная сила как земское движение, зародившееся в середине 1860-х гг. «Земцев» также постоянно называли партией.

Двумя выраженными партиями были, кроме того, западники и славянофилы. Славянофилы сами себя так не называли, они предпочитали название «Московская партия». Эта партия уже на излете своей популярности фактически залучила в свои ряды даже императора Александра III, в чем не оставляют сомнений ни его политические взгляды, ни художественные вкусы.

Характерен заголовок статьи знаменитого журналиста М. Н. Каткова из «Русского вестника» (№ 7, 1862) «К какой мы принадлежим партии?», характерен и такой отрывок из нее: «Вырвите с корнем монархическое начало… уничтожьте естественный аристократический элемент в обществе, и место его не останется пусто, оно будет занято бюрократами, демагогами, олигархией самого дурного свойства». Что-то слышится родное.

Что до России, уже в первой Государственной думе, избранной в феврале 1906 г., было представлено семь партий. Особой политической «отсталости» они не ощущали, так как по сравнению с подавляющим большинством политических партий мира, существовавших в то время, были моложе не на века, а на десятилетия или годы. А то и были их ровесниками. Уже в июне 1906 г. делегация российской Думы участвовала в работе Социалистической конференции Межпарламентского союза в Лондоне. Не наблюдалось у русских партий и страха перед «царизмом». Думцы, не защищенные тогда парламентской неприкосновенностью, вели себя смело, даже если и глупо (самый яркий пример – чудовищное по безответственности «Выборгское воззвание»).

Общее число партий в Российской империи к концу 1917 г. превышало три сотни. После большевистского переворота отдельные из них продержались на птичьих правах до середины 20-х гг. (наиболее известный пример – левые эсеры) и даже дольше (про самых ручных из анархистов, кажется, просто забыли до 1930-х гг., но потом вспомнили)[106], большинство скрылось в подполье, многие действовали в эмиграции. После вынужденного по известным причинам перерыва партии в России обильно возникают вновь начиная с конца 80-х.

Что же до устойчивой партийной системы, интересное мнение по этому поводу высказал некоторое время назад тогдашний представитель президента в Совете Федерации Александр Котенков (Газета, № 148, 21 августа 2006 г.). Такая система, сказал он, «сложится в России через несколько избирательных циклов, лет через шестнадцать, не раньше. Когда останется 10–12 реально действующих партий». Столь долгое время требуется для того, «чтобы все устаканилось, чтобы партии набрали силу и в центре, и в регионах». Совет Федерации, по мнению А. А. Котенкова, станет выборным, как и Дума, но едва ли раньше, чем произойдет дозревание партий. «Помню, как разрабатывался закон о реформе местного самоуправления (МСУ). Я был одним из разработчиков пакета законопроектов. Когда Борис Ельцин спросил меня, сколько надо времени, чтобы реформировать МСУ, я ответил: тридцать пять лет. Почему? Нужно изменить сознание людей. Должно уйти то поколение, которое считает, что государство – это власть. И прийти то, которое считает, что государство – это прежде всего человек, а органы власти – обслуживающий механизм». Ход мысли очень убедителен, но сроки, надеюсь, завышены. Достаточно вспомнить, как стремительно все менялось в России на протяжении двух последних десятилетий.

Глава девятая Оклеветанное царство

1. Права человека в допетровской Руси

Московская (в самом широком смысле слова) Русь уже триста лет остается изрядно оклеветанной, преодолевается эта инерция с огромным трудом. Обнадеживает одно: стоит серьезному исследователю углубиться в конкретный вопрос, тут же выясняются подробности, разгоняющие мрак.

Так, долгое время подразумевалось, что женщины на Руси были бесправны со времен гостомысловых. Но когда Н. Л. Пушкарева изучила проблему по-настоящему основательно (в книге «Женщины Древней Руси» – М., 1989), выяснилось совсем другое. Исследовательница на огромном материале показала объем прав женщин X–XVI вв. на владение и распоряжение имуществом, на приобретение и реализацию земельной собственности, на возможность отстоять свои интересы в суде. Жена могла быть опекуншей, «что было немыслимо в те же времена на Западе» (с. 107). Она причислялась к первому ряду наследников, причем переживший жену супруг оказывался в худшем положении, чем она, – он мог только управлять ее имуществом, но не владеть им. Жена сама, в отличие от мужа, выбирала, кому передать свое наследство. Даже незаконная жена могла претендовать на наследство. Исследовав законы о земельной собственности, Пушкарева впервые показала, что женщина на Руси могла осуществлять практически любые сделки даже без участия мужа. За ущерб женщине законы обязывали наказать виновного более сурово, чем за аналогичные преступления в отношении мужчины. Цитата: «Мнение о приниженности женщины по сравнению с социальным статусом мужчины – не более чем миф, появившийся в эпоху становления капитализма» (с. 211).

В число политических прав и свобод в самом современном понимании входит право на подачу обращений (петиций). В допетровские времена важным источником участия общества в развитии страны были челобитные. Царь был доступен, поскольку ходил к службе в Успенский собор Кремля пешком, а так как Кремль был открыт, теоретически любой мог подать царю челобитную. Это был обычай, известный с первых великих князей Московских. Особенно много желающих подать челобитную набиралось в праздники. При большом стечении народа редко кому удавалось передать ее лично в руки, но беды в том не было. Адам Олеарий описывает, как при приближении царя (Михаила Федоровича) люди в толпе поднимали челобитные над головой. Их собирал чиновник и уносил в Челобитный приказ. В случае надобности челобитчиков дополнительно расспрашивали и по их челобитным и «расспросным речам» составляли доклад боярам. Далее челобитная получала либо «указ», дававший ей ход, либо «отказ», оставлявший ее без последствий. В первом случае челобитная становилась «подписной» и отправлялась в тот или иной приказ, где делом занимались по существу, она была, если пользоваться современным жаргоном, «на контроле». Челобитные по делам, превышавшим компетенцию приказов, минуя бояр, передавались прямо царю. Сохранилось немало челобитных с царскими резолюциями.

В. О. Ключевский показал исключительно важное значение «подписных челобитных». В них «выражались нужды отдельных лиц и целых обществ, указывались недостатки суда и