Россия. История успеха. Перед потопом

Запад с Востоком продолжают свои отношения напрямую – сегодня главное в них то, что Восток постепенно заполняет города Запада своими уроженцами.

Откуда же берутся рассуждения об «историческом мосте»? Причин две. Первая из них та, что в состав России начиная с 1552 г. вошло немало мусульманских народов, и для них Россия долго была мостом к западной культуре. Некоторые из этих народов сегодня строят свои самостоятельные государства, но названная функция России в какой-то мере сохраняется, так как тамошние элиты по-прежнему русскоязычны. У нас с этими странами на все обозримое будущее останутся особые отношения.

Вторая причина – воспоминания о том, как на протяжении XX в. Россия (в основном в обличье СССР) брала на себя защиту либо представительство интересов тех или иных стран Востока: Монголии (начиная с 1911 г.), Афганистана (с 1918 г.), Турции (в 1919–1923 гг.), Китая (в 1949–1963 гг.), Индии (с 1954 г. до конца 70-х), арабских стран (особенно во время Суэцкого кризиса в 1956 г. и затем в 1967 и 1973 гг.), Вьетнама, Лаоса, т. е. действительно стала выполнять функции если не объединяющего (скорее уж разъединяющего) центра, то, во всяком случае, опекуна.

Лишь поняв, что Россия никогда не была «объединяющим центром» (а пожалуй, и «местом встречи культур»), мы согласимся, что вплоть до конца XVII в. у нее не мог возникнуть соблазн изменять свое общественное устройство по западному или восточному образцу.

Если бы, к примеру, на общественное устройство русских княжеств повлияла Золотая Орда, на Руси должна была воцариться веротерпимость, предписываемая Великой Ясой, основным золотоордынским законом, восходящим к Чингисхану («уважать все религии и не выказывать предпочтения какой-либо из них»), а общественное неравенство сделаться менее выраженным (Великая Яса требовала: «Существует равенство. Каждый человек работает столько же, сколько другой; нет различия. Никакого внимания не уделяется богатству или значению», – конечно, подобные требования не вели к равенству никогда и нигде, но там, где они провозглашались и были общеизвестны, они сокращали социальную дистанцию). Зато и смертную казнь Великая Яса предписывала почти за все виды преступлений и даже проступков. Ни того, ни другого, ни третьего на Руси не наблюдалось.

Да и как мог возникнуть соблазн подражания иноверным? После падения Константинополя в 1453 г. Русь осталась без идейного авторитета. То есть авторитет не исчез совсем, но был сильно подорван. В Москве то вспыхивали, то затухали подозрения: а такие ли уж православные теперь эти греки? Живут под басурманом, вступили во Флорентийскую унию с католиками. Потом, правда, унию расторгли, но как-то не до конца. Зато целых двести лет, до Никона, никто на Руси не сомневался в своем превосходстве над всеми другими народами. Ведь католики – еретики, другие православные – под турками или под католиками, прочие же народы – и вовсе басурмане. Все эти двести лет крепло следующее убеждение: поскольку русский царь – единственный во всей вселенной православный царь, это значит, что вся вселенная – подлинная, не пораженная беззаконием (очень интересное слово для обозначения всего нечестивого и иноверного) – находится в пределах Российского царства. Все, что за его пределами, – гноище нечестивых.

На какой же образец общественного и церковного устройства должна была в таком случае равняться Русь? Только на Царство Божье. Да вот беда: едва ли в Царстве Божьем есть такие учреждения, как Дума, соборы, волости, губы, пятины, слободы, «сотни». Рационалистическое мышление всегда склонялось к утверждениям, что Россия на лишние четверть тысячелетия (между падением Константинополя в 1453 г. и концом XVII в.) засиделась в Средневековье, что она самодовольно варилась в собственном соку, отгородившись от мира. Это безнадежное упрощение.

Разумеется, Русь с древних времен очень многое восприняла из внешнего мира. Огромно духовное и всякое иное влияние Византии, а придворные церемонии были просто скопированы с византийских по настоянию Зои (Софии) Палеолог. Что-то приходило и усваивалось из Северной Европы и из Польши, особенно в материальной сфере, башни и стены Кремля строили итальянские зодчие (но взгляд Бунина видит «что-то киргизское в остриях башен на кремлевских стенах»), Золотая Орда внедрила конно-почтовые станции и систему сбора налогов. Несомненны восточные влияния на Русь – достаточно приглядеться к узорам и орнаментам, сбруе и оружию; в русском языке сотни слов восточного, прежде всего тюркского, происхождения, и даже свои высокие шапки русские бояре переняли от хорезмийцев. Все это общеизвестно. Но науке неведом ни один источник внешнего воздействия на становление выборного представительства и демократических традиций в допетровской Руси. Они – плод ее саморазвития, равноценного другим известным моделям демократической эволюции. Это саморазвитие – один из самых недооцененных и малоизученных аспектов отечественной истории. Неспроста его избегали и либеральные, и коммунистические историки. В петровское время началось бурное подражание Европе, шедшее рука об руку с уничтожением старинных представительных учреждений. Для XVIII в. эти учреждения – утраченное наследие.

Однако в сознании национально мыслящих деятелей память об этих учреждениях была жива. М. М. Сперанский, готовя в первые годы XIX в. свой план государственных преобразований, предусмотрел создание двухпалатного законодательного органа, состоящего из Государственного совета и Государственной думы. Нет сомнений относительно того, откуда он взял слово «дума».

3. На пути к Государственной думе

Государственный совет был торжественно открыт 1 января 1810 г. (сменив Непременный совет, учрежденный в 1801 г.). Государственная дума, а также окружные и губернские думы должны были быть провозглашены 1 мая, избраны в течение лета и собраны 1 сентября 1810 г. В выборах надлежало участвовать, кроме дворянства, «среднему состоянию» (купцам, мещанам, государственным крестьянам). «Низшие» (крепостные, мастеровые, слуги) пока получали гражданские права без политических, однако предполагалось постепенное, осторожное освобождение крепостных. Но… 1 мая ничего не произошло. Говорили о мощных интригах против проектов Сперанского, о том, что проект Думы отложен на два года.

Среди целой когорты лиц, интриговавших против проектов Сперанского (включая проект постепенного освобождения крестьян), был беглец из революционной Франции Жозеф де Местр. Живя в 1802–1814 гг. в Петербурге, формально в должности сардинского посланника, он оказал приютившей его стране услугу не совсем того рода, какую, согласно логике наших западников, должен был ей оказать просвещенный и приятный во всех отношениях европеец. Де Местр, похоже, любил Россию и желал ей добра. Но для него не было ничего страшнее демократии и разделения властей. А интриговать ему было легко – он слыл интеллектуальной звездой Европы, с ним любил беседовать сам император Александр I, к нему прислушивался министр просвещения Разумовский. Сперанский в 1812 г. был отставлен, а проект Государственной думы на 93 года положен под сукно. В этом есть и заслуга европейца де Местра.

Замысел Законодательного собрания, именуемого Думой, занимал важное место и в планах декабристов, много раздумывавших о том, как они обустроят Россию после своей победы. «Русская правда» Павла Пестеля предусматривала, что органами народного представительства в России станут Державная дума и Верховный собор. В проекте конституции Никиты Муравьева фигурировали Верховная дума и Палата представителей.

В своем движении к конституционализму и правовому государству Россия совершила в XIX в. значительный рывок сразу по ряду направлений. Это далеко зашедшее преодоление цензуры, без чего была бы невозможна великая русская литература XIX в. и фактически свободная печать. Это крестьянская реформа, университетская реформа, военная реформа, городовая реформа, судебная реформа.

Особо следует отметить земскую реформу 1864 г., которая не только восстановила земское самоуправление, но и подтолкнула его на путь модернизации деревни. В результате этой реформы и других преобразований эпохи Александра II, в результате всего саморазвития России XIX в., в стране появилось такое число выборных лиц, что это даже сократило удельный вес чиновничества в управлении. В этом смысле данный период допустимо рассматривать как реакцию на Петровские реформы.

Видный деятель земской реформы (а в 23-летнем возрасте – секундант на роковой дуэли Лермонтова) князь Александр Илларионович Васильчиков, автор трехтомного труда «О самоуправлении.