Россия. История успеха. После потопа

Недоучет населения обнаруживается порой очень наглядно. В ноябре 2004 г. в ходе составления регистра льготников вдруг выяснилось, что их на 3 млн больше, чем думали. Считалось (и было заложено в бюджет), что компенсации положены 12 269 тыс. льготников, но еще до конца подсчетов стало ясно, что их число уже перевалило за 15 млн[92]. Сколько же их оказалось в конце концов, знает только Минздравсоцразвития. А сколько всего в России людей, не знает вообще никто.

Некоторое время назад тогдашний глава Управления внешней трудовой миграции ФМС В. Поставнин заявил: «В России сейчас работает до 15 млн приезжих из ближнего зарубежья (а сколько из дальнего? – А. Г.), и большинство из них – незаконные мигранты». Ясно, что «понаехавшие» имеют тенденцию накапливаться в России, избегая учета[93]. Не избегают они его, лишь когда заканчивают здесь свой земной путь. В акте о смерти предусмотрена графа «место жительства», но «в дальнейшей обработке данных эта информация не кодируется и исчезает» (Известия, 15.5.2003), что искажает все показатели российской демографии. Отсюда и мифы о российской «сверхсмертности», «русском кресте» и т. д. Показатели смертности, нормальные для 160-миллионного населения, вызывают ужас, будучи разложены на 142 млн. И что же? Система учета смертности в России остается прежней.

Рост населения начинается, когда детей больше, чем родителей. Как поощрить людей к этому? Экономический способ – возрастающая «премия» за каждого следующего ребенка – испробован в ряде стран, но везде маргинальная часть населения превращала эти премии в источник существования. Выход известен: премировать, притом щедро, только за третьего ребенка. Не за первого, не за второго и не за четвертого. Это отсекает маргиналов. Б. В. Грызлов высказал довольно близкое предложение на V съезде «Единой России». Он сказал: «Родилась новая идея: «премировать» за второго и третьего ребенка. Не за первого и не за четвертого. Лишь в этом случае государству по силам установить такую «премию», которая станет достаточным стимулом к прибавлению семейства» (http://www.gryzlov.ru/index. php?page=publications&id=89). Из этого тезиса два года спустя родился закон о «материнском капитале», выдаваемом при рождении второго ребенка. Это было уже принципиальное изменение конструкции – с точки зрения борьбы за воспроизводство населения второй ребенок совершенно не равносилен третьему. Тем не менее закон подстегнул рождаемость. В августе 2009 г. впервые за много лет число рождений в стране превысило число смертей. Видимо, в условиях преобладания однодетных семей закон о «материнском капитале» был реалистичной мерой, но к идее премии за третьего ребенка[94] рано или поздно предстоит вернуться.

Минимум половина населения нашей страны охотно переселилась бы из депрессивных спальных районов, из квартир, словно специально спланированных против обзаведения детьми, «на землю», в свой дом. В США массовое переселение в пригороды породило в 50-е г. «беби-бум», длившийся 20 лет. Обзаведясь недвижимостью, люди всегда хотят обзавестись наследниками. Сегодня провинциальная Россия, совершив прорыв в автомобилизации, дозрела до повторения американского опыта. Или до возврата к своему – историческая Россия всегда была одно-, двухэтажной. Еще одна мера по повышению рождаемости такова: услуги по лечению бесплодия следует сделать, по примеру скандинавских стран, бесплатными. Сегодня лечение бесплодия у нас мало кому по карману. Между тем у нас 15 % бесплодных семей, и каждая хочет иметь детей – иначе кто бы знал об их бесплодии?

Необходим специальный закон о возвращении, подобный израильскому закону 1952 г. Безоговорочное право на переезд в Россию следует признать за всяким, кто принадлежит к российскому суперэтносу. Вместо этого постоянно слышны советы восполнять убыль населения с помощью массового переселения в Россию малообразованных (других межстрановая конъюнктура не предлагает) иноэтнических и иноязычных масс, безработных у себя на родине именно в силу своей малообразованности. В том, что на этом настаивают либералы (В. А. Рыжков, Ж. А. Зайончковская, Е. Ш. Гонтмахер и др.), есть какая-то загадка. Потому что, как либералы, они должны мечтать о постиндустриальной (информационной) экономике для России, а люди, о которых речь, не могут быть кадрами такой экономики.

Часто слышны опасения, что из-за демографического сжатия 2008–2020 гг. число студентов вот-вот пойдет на убыль, исчезнут и конкурсы. Замдиректора Института социологии РАН Д. Л. Константиновский в статье «Опустеют ли аудитории вузов? Попытка опровержения прогноза» [95] убедительно показывает, что ничего подобного не произойдет. Автор этих строк пришел к тем же выводам, сделав количественную оценку отложенного спроса на образование и других факторов, ежегодно обеспечивающих огромную избыточную массу абитуриентов[96]. Конкурсы станут меньше, но не исчезнут, сократится прием на неперспективные и непопулярные специальности, но увеличится на перспективные, закроются халтурные филиалы вузов, но одномоментное число студентов вряд ли станет меньше 7 млн.

Говорят: Дальний Восток и Сибирь скоро заполонят китайцы. На самом деле этот довод не сильнее всех прочих пораженческих доводов. Я был в Монголии. Плотность населения в этой стране впятеро ниже российской, к тому же она до 1911 г. была частью Китайской империи. Это самая экологически чистая страна в мире, в ее недрах много хорошего, она имеет границы неимоверной протяженности, которые неизвестно как охранять. И что же? На 2,5 млн монголов в стране около 3 тыс. китайцев, порядка 0,1 %. И страха перед китайцами нет. Все зависит от политической воли.

* * *

Российское общество быстро осовременивается. Институт общественного проектирования (ИнОП) и компания «Ромир» провели беспрецедентное исследование социальной структуры нового российского общества с целью понять, произошла ли уже в России реформа общественного устройства и общественного сознания. Ничего подобного по масштабам российская социология ранее не предпринимала. Результаты исследования изложены в почти 700-страничном труде «Реальная Россия. Социальная стратификация современного российского общества» (М., 2006).

Перечислю его главные выводы. В новой России сложилось общество, принципиально отличное от советского не только по составу общественных групп, но и по характеру отношений между ними; эти группы выстраивают отношения между собой без посредничества государства. Социальная структура зависит уже не от деятельности государства, а от самих социальных групп (исследователи насчитали двенадцать), причем социальная стабильность во многом зависит от способности этих групп выстраивать отношения между собой. Это означает, что общество в России «начало вытеснять государство», которое «перестает быть тотальным». Социальная динамика носит позитивный характер, что выражается в росте числа самодеятельных сообществ, значительном усложнении структуры общества и образовании многообразных новых связей. «Несмотря на резкость публичной риторики политиков коммунистического и либертарианского направлений, уровень реальных социальных и политических противоречий не столь высок». В обществе отсутствуют антагонистические противоречия (хотя о сегодняшнем состоянии элит респонденты высказывались весьма критично), оно явно обретает смысл развития, появились воля к действию и прагматика реальных дел, а надежда и оптимизм постепенно становятся фундаментом мировоззрения многих социальных групп. Общество далеко от того состояния апатии и уныния, которое ему приписывают, «слухи о тяжелой болезни российского народа сильно преувеличены».

Свыше половины жителей России выбирают в качестве главной жизненной ценности свободу в государстве, которое способно обеспечить порядок. И «именно те из наших сограждан, кто выбирает ценности либерального консерватизма, являются локомотивом развития в современной России, объединяя в своих условных рядах представителей наиболее динамичных социальных страт. Партия, опирающаяся на ценности либерального консерватизма, способна выиграть выборы и проводить политику свободы и развития. Важно только, чтобы сами российские либеральные консерваторы, в первую очередь в партии власти, осознавали свою историческую миссию и не боялись настойчиво ее осуществлять», – пишут участники проекта[97].

Выводы исследования ИнОП, посвященного специально элите («Сумма идеологии. Мировоззрение и идеология современной российской элиты» – М., 2008), менее оптимистичны. Российскую элиту отличает идеологическая невнятность – во многом потому, что «реальной политической борьбы в последние восемь лет нашей стране удалось избежать». Ряд имеющихся противоречий и