– Проходи в комнату, – сказал Александр Никифорович, – правда, там не убрано. Эй, мать, выйди хоть поздоровайся!
В ответ на это предложение из кухни донеслось злобное шипение залитой маслом сковородки.
– Ладно, пап, – сказала Лариса, устраиваясь на диване, – пусть она занимается своими делами. У меня еще есть время, я потерплю. Может, пирожков попробую.
– А Максимку с кем оставила?
– С Любкой.
Отец кивнул и направился было на кухню, но вдруг остановился у двери, внимательно посмотрел на свою дочь. Лариса не отвела взгляда.
– Что-то случилось?
– Почему ты так решил?
– Я лицо твое наблюдаю уже двадцать с лишним лет.
Лариса вздохнула. Отца не обманешь.
– Ладно, поймал, я расскажу, – произнесла Лариса, глядя, как Якубович на экране телевизора примеряет казачью папаху. – Только попозже, когда мама закончит.
Отец покачал головой, но ничего не сказал.
Лариса осталась в гостиной одна. Она сидела на диване и смотрела «Поле чудес», время от времени прислушиваясь к тому, что происходило на кухне. В этом доме все оставалось по-прежнему: мать возилась с кастрюлями, отец оккупировал телевизор, вечера проходили в устоявшемся неторопливом ритме. В этих стенах Лариса провела свое детство и юность. Ее теперешняя квартира, «двушка» не первой свежести в другом конце города, никогда не сможет соперничать с родительским гнездом, и это уже начинало пугать. Порой Ларисе казалось, что она никогда не сумеет перерезать пуповину и уйти в свободное плавание, потому что в родительском доме всегда было чуть теплее, чуть спокойнее. Во всяком случае, было до недавнего времени.
Вернулся отец с пакетом сока и печеньем.
– Угощайся. – Он выставил пакет на журнальный столик, взял из серванта два стакана.
– Мама когда освободится?
– Я уже освободилась.
Лариса вздрогнула, повернулась к двери. Мать стояла у косяка.
– Как дела? Как Максимка?
– Все в порядке, мам, Симка не болеет.
Людмила Викторовна прошла в комнату, села на край дивана. На ней был старый халат, надетый поверх ночной рубашки, и дырявые шлепанцы. Выглядела она вполне нейтрально, но Лариса догадалась, что внутри она бурлит и клокочет, как бульон на малом огне. Их последняя встреча неделю назад закончилась непристойной перебранкой, а мать всегда долго успокаивалась.
«Злопамятная, мстительная сука!» – однажды ругнулся отец, будучи не совсем трезвым. Лариске было тогда двенадцать лет, она очень хорошо запомнила эту краткую характеристику, дающую ответы на очень многие вопросы, и с тех пор неоднократно получала подтверждения ее точности.
– Отец мне сообщил, что у тебя есть какой-то разговор, – без всяких вступлений начала мать. – Мы сначала поедим, обсудим погоду?
Лариса поежилась.
– Можно обойтись без светских приличий, – сказала она, отхлебнув из стакана, – но и драку мне устраивать не хочется.
– И не надо, – вставил папа.
Лариса помолчала, переводя взгляд с матери на отца. «Когда что-то буксует в дружной семье, – подумала она, – виноватым не может быть кто-то один. Как правило, виноваты бывают все… или какие- нибудь природные явления».
– Вы просверлите на мне четыре большие дырки. – Лариса залпом осушила стакан и поставила его на столик. Вспоминать заготовленные фразы ей, конечно же, не пришлось.
– Игорь появится в июле-августе, – произнесла она, взявшись за рукав блузки. – Я думаю, что не позже.
– И что? – спросила Людмила Викторовна.
– Ничего особенного. Я не хочу его видеть.
Отец прокашлялся, мать вздохнула. Пауза была зловещей.
– Я собираюсь забрать Максимку и исчезнуть, – продолжила Лариса.
– Может, не стоит пороть горячку? – сказала мать.
– Стоит. Ради сына – стоит.
– Прикрываться заботой о сыне – это так современно.
– Я не прикрываюсь, я только о нем и думаю!
– Ой, как торжественно! – Мать поднялась с дивана, подошла к серванту. Сейчас она начнет глотать свои таблетки, вздыхать и изображать измученную сердечными ранами старуху, до которой никому нет дела. «Включите камеры – мама страдает! Премия Оскар за лучшую женскую роль».
– Ты хорошо подумала? – спросил отец.
– Да, очень хорошо.
– А как мальчишке без отца в таком нежном возрасте?
Лариса закатила глаза.
– Папа, о чем ты говоришь! Он уже три года без отца!
Мать, вытряхивавшая на ладонь таблетки из маленькой бутылочки, бросила на дочь гневный взгляд.
– Хочешь еще хуже сделать? На улице ведь окажешься, с голым задом после стольких лет!
– А у меня есть выбор?!
– Не кричи!
– Буду кричать! Визжать буду! Пусть одной, пусть на улице, но без него. Игорь все профукал, абсолютно все – и меня, и мальчишку своего, и наш дом... Да, он биологический отец, но не больше. Или вы считаете, что отцом можно считать любого, кто сумеет засунуть, высунуть и встретить возле роддома? Ну, тогда извините…
Александр Никифорович почесал мочку уха.
– Да, джентльмен тот еще, конечно, – согласился он, – но, с другой стороны, не совсем потерянный для общества мужик, да и выбрала ты его сама. Куда смотрела-то?
Лариса не ответила, вскочила с дивана, подошла к окну и уставилась на улицу. У нее опять потекли слезы. «Плакса ты несчастная, рева-корова!». Она не хотела, чтобы старики видели, как она хнычет. Кроме того, она хотела скрыть еще и свою злость.
Плакать и злиться было от чего – золотые слова, наконец, прозвучали. «Мы тебе говорили, но ты не слушала, упиралась. Теперь, когда прижало, примчалась с поджатым хвостом. Будешь знать в следующий раз. Мы рады, что так вышло, мы оч-чень рады!».
– Любите пинать лежачего, – промолвила Лариса, кое-как справившись с эмоциями. – Ваше любимое занятие.
– Погоди…
– Нет, это ты подожди, пап! – Она повернулась к ним лицом, продемонстрировав черные разводы под глазами от расплывшейся туши. – Получили свое мясо с кровью, теперь помолчите. Я и без вас знаю, что ошиблась. У меня должен быть рыцарь на белом коне, а вышло черт знает что… Бесхребетный и безответственный пацан, да еще и хулиган. Я три года надеялась, что он возьмется за ум, три года не спала ночами, выучила наизусть телефоны всех вытрезвителей и моргов. Мама, ты и представить себе не можешь, что это такое, потому что твой муж никогда так не поступал.
– Твой папа меня по-другому изводил…
– Не важно, у каждого свои тараканы. Но всему есть предел. У Игоря были шансы, только он их не использовал, и я не могу бесконечно начинать с чистого листа.
Лариса перевела дух, шмыгнула носом. Родители молча смотрели на нее.
– Удивлены? Ну да… я долго молчала, потому что скорее себя подставлю, чем сдам вам вашего зятя.
