Революция полов, или Тайная миссия Клары Цеткин

человек», — уверяют читателей О. Багалейша и Е. Сажнева, впервые рассказавшие об этой женщине (см. газету «Сверхсекретные расследования» № 2,2007). Девчонка, вчерашняя школьница, попавшая на войну санинструктором, прошедшая сквозь ад и предательство, видевшая сотни, тысячи бессмысленных смертей своих соотечественников, гонимых на смерть бездарными военачальниками, в какой-то момент она, брошенная на произвол судьбы, оставшаяся в полном одиночестве, сломается и… исполнит свою давнюю заветную мечту: станет пулеметчицей. Не по аналогии ли с легендарной Анькой-пулеметчицей из чапаевской дивизии, чей образ растиражирует советский Агитпроп, сделает его привлекательным, желанным для юных Девчонок с комсомольскими значками на груди. Только вот служить Тонька будет не интересам красных, а интересам черных (или коричневых) нелюдей, и, будучи разоблаченной в 1978 году — через много лет после войны — признается:

— Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью «партизан». Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке…

И в этом признательном монологе чудятся нотки, характерные для редкой породы землячек демона Смерти, полностью проявляющих свои внутренние порочные свойства в переломные годы истории; втянутые в воронку кровавого месива, они становятся частью, винтиком мясорубки, участницами процесса человекоубиения.

Среди прочих фанатичек, проявившихся в эпоху завоеваний большевизма-социализма, следует упомянуть Марию Леонтьевну Бочкареву (урожденную Фролкову) (1889 —?), командира женского батальона, участвовавшего в охране Зимнего дворца в 1917 году. Женские добровольческие батальоны, которые часто называли «батальонами смерти» (!), были сформированы после Февральской революции. А их участницы отличались фанатизмом и готовностью к самопожертвованию. Сразу же после Октябрьского переворота женские батальоны были разогнаны, потому что даже большевики убоялись эту женскую убийственную страсть убиения. Тогда же Бочкарева была арестована, провела несколько месяцев в тюрьме. После освобождения эмигрировала в США, затем в Великобританию. В августе 1918 года вместе с британскими войсками прибыла в Архангельск, чтобы получить какой-либо командный пост в одной из белых армий, встречалась с Колчаком. Ее попытки вернуться в строй не увенчались успехом, уж слишком страшна была молва о неженских талантах командирши «Батальона смерти», да и время сыграло против нее. Пыталась найти упокоение в набожном смирении, была арестована чекистами.

Дальнейшая судьба Бочкаревой неизвестна, т. к. в последнее время утверждается, что сведения о ее расстреле в 1918 году ошибочны.

Среди чудовищ в юбках особо стоит имя и Евгении Богдановны (Готлибовны) Бош (1879–1925), деятельницы антирусского революционного движения. Социал- демократка с 1901 года, в 1917–1918 годах она была народным секретарем внутренних дел Украины. После участия в массовых казнях ее психика пошатнулась. Занимала второстепенные посты на Кавказе и в Белоруссии. Но, в конце концов покончила жизнь самоубийством.

…И все-таки, кто из «героинь» страшнее: Макарова-Гинзбург, убивавшая по 27 человек в день на протяжении полутора лет, или Землячка, вспарывавшая не одну тысячу тел? А, может, Макарова все же более милосердна: стреляла, «чтоб человек не мучился», а та, другая, — острым ятаганом да по живому, медленно, с дьявольским наслаждением… Риторический и, по сути, бессмысленный вопрос.

И ветеранша революционного движения, известная деятельница партии Залкинд-Землячка, упокоенная на Красной площади, и ее последовательница Макарова-Гинзбург, похороненная в неизвестной могиле после расстрела по решению суда в 1978-м, прошли каждая свою школу жизни, основанную, в общем-то, на одних и тех же принципах. Одна, прошедшая школу революционной борьбы, боролась со своим народом «во имя светлого будущего коммунизма», насаждая советские ценности везде, куда только проникала ее власть. Другая, познавшая советские ценности, активистка и комсомолка, имела и воплотила одну-единственную заветную мечту: стала пулеметчицей. А после волею милостивых обстоятельств вновь обрела статус порядочной советской женщины, строительницы коммунизма, стала добропорядочной матерью и… заслуженным ветераном Великой Отечественной войны, любительницей выступать перед подрастающим поколением — советскими школьниками. Пока не пришла расплата. Дело Антонины Макаровой-Гинзбург в Советском Союзе было последним крупным делом об изменниках Родины в годы Второй мировой. И единственным, в котором ответчицей была женщина. И последним, по которому женщину в советской стране расстреляли.

Одна наказана, в назидание потомкам. Но придет ли наказание для иных? Для тех, кто удостоился чести быть орденоносцами и героями за свои чудовищные злодеяния, и чьими именами названы улицы, на которых живут люди совсем иных поколений?

И даже если наши потомки прозреют и спешно избавятся от палаческих символов жуткой братоубийственной эпохи XX столетия, кто и когда ответит на самый важный вопрос:

— Если некоторым людям и суждено озвереть, то как просыпается в них ген зла?

История 9 ФИЛОСОФИЯ И МОДА КАК СРЕДСТВО ДЕГРАДАЦИИ

1. С черной дырой вместо гениталий

Чортов ты сын! Ну какой же ты

доблестный рыцарь?

Ты среди белого дня шляешься в этаком

срамном костюме:

Видно ли где, чтобы рыцарь костюм свой

дворянский

Нагло сменил на гуню (и блюстителя речь

справедлива).

Ты иль масон, иль бродяга, иль даже

мормонский учитель…

Поэт «Искры» Алексей Сниткин

(псевд. Амос Шишкин),

«Угнетенная невинность», 1860

Всякая революция возникает на базе философии, а не потому, что, когда «верхи не могут, а низы не хотят», вдруг наступает точка кипения, за которой следует переворот как единственно возможная историческая необходимость. «Верхи не могут, а низы не хотят» — это уже философия, но только постреволюционного периода, средактированная партией и советскими историками для отечественной потребительской массы.

Среди дозволенных к прочтению философов в советских учебниках особо стоит имя Гегеля; но лишь