Революция полов, или Тайная миссия Клары Цеткин

туалетам, меняя наряды по нескольку раз за вечер. Обязывала мужа привозить из заграничных командировок белье, платья, костюмы и обувь. Обожала украшения, отдавая предпочтение бриллиантам; имела их огромное количество, скупая по заниженным (льготным) ценам на советских предприятиях.

Не была обделена модной одеждой и драгоценностями и дочь Жемчужиной от Молотова Светлана, имевшая наследственное, от матери, искривление позвоночника, ходившая чуть боком и носившая огромные очки. Она училась вместе с дочерью Сталина Светланой, в честь которой будто бы и была названа. В школу всегда ходила в сопровождении охранника; в 1946 году в подарок за хорошую учебу получила от отца поездку в Париж. Учившиеся с ней вместе в институте вспоминали, что Светлану Молотову возил на занятия шофер, она каждый день меняла туалеты, а душилась так, что сильный запах дорогих духов долгое время повисал в воздухе там, где она проходила. Как и мать, обожала бриллианты, но носила и жемчуг.

«Золотые» детки советской элиты никогда и ни в чем не были обделены. Однако сравнить их уровень с их одногодками из русской аристократии, дворянами НЕ представляется возможным; это уже было бредовое извращение сути Русской Власти и ее представителей.

С первых лет своего появления советская номенклатура сильно отличалась от обычных граждан в плане материальной обеспеченности и доступности модной одежды. Публикации рассекреченных следственных дел арестованных НКВД в конце 1930-х гг. советских руководителей приоткрывает завесу над уровнем реального достатка высших должностных лиц. В следственном деле арестованного зам-наркома НКВД Г. Г. Ягоды имеется акт обыска за 1937 год, из которого следует, что, пользуясь служебным автомобилем, он купил себе еще личный автомобиль и мотоцикл с коляской; имел собственный киноаппарат и набор фильмов; личный гардероб, включающий кроме большого количества рубашек и более двух десятков пальто и костюмов, в основном иностранного производства; имел 1230 бутылок старинных вин из подвалов дворцов русской аристократии; владел антиквариатом, имел ценную коллекцию редкой посуды, монет, оружия, курительных трубок и мундштуков.

То же было и у других кремлевских властителей; все спешили грабить при жизни, получать квартиры, дома и спецдачи, втайне открывать баснословные счета за границей, получать множество предусмотренных для красной элиты немыслимых благ.

Тогда как в сознание советских масс было вложено непререкаемое: все не наше, в том числе и модная, красивая одежда относится к буржуазным атрибутам! Об этом с явным небрежением пишет вся советская пресса. В середине 20-х годов в «Комсомольской правде» напечатано письмо девушки, которая выказывала солидарность с мнением, что сапоги и грубая одежда более всего к лицу «ленинке». Она так и одевалась, в соответствии с идейной безвкусицей. Но комсомолку мучил вопрос, с которым девушка обратилась в редакцию: как ей уберечься от упреков со стороны ребят в отсутствии женственности и привлекательности?

Но советский комсомолец и сам выглядел малопривлекательным. Взросшие поколения малокультурных, малообразованных комсомольцев ни о какой моде, а тем паче культуре думать не могли. Их главное предназначение: постигать одну-единственную настоящую «науку» — науку Маркса-Ленина- Сталина (с середины 50-х годов: Маркса-Энгельса-Ленина). Все остальное, как говорили ему его идейные красные божки, есть орудие реакции, поповские бредни и зловещие происки империализма.

Для молодого человека современный «научный социализм» представлял собой самое законченное выражение всей суммы мировой философии. «Научный социализм», твердо стоящий на позициях материализма. Однако, хотя советская философия и считалась материалистической, образ человека, которым она оперировала и к сознанию которого взывала, был нематериальным и словно бы бестелесным.

После стихших в середине 1920-х годов открытых дискуссий о новой одежде, вопрос о «массовой моде победившего пролетариата» перестал представлять первостепенный общественный интерес. Круг потребителей модной продукции оставался весьма ограниченным, сначала — партийная элита и нэпманы, а вскоре и вовсе только партэлита. Работа модельеров могла быть востребована еще разве что советским театром и кинематографом да заслуженными, прикормленными властью примами советского искусства.

Коротким временем проявления женственности, всплеском перед убиением моды в СССР были так называемые годы нэпа. Когда на моду большое влияние оказало авангардное искусство: от футуризма и кубизма до абстракционизма, — что проявилось в популярности геометрического орнамента. И хотя ткани с «супрематическими узорами», изготовленные по эскизам востребованных новой властью художников типа Казимира Малевича, Марка Шагала и других марателей подобного местечкового уровня, казались смешными и примитивными, однако все лучше, чем ничего. Все сообразно уровню новых властителей. Однако вскоре и эти новаторства с фигурами и расцветками показались слишком уж вызывающими, рождающими необоснованные надежды на свободу мысли. Краткосрочная мода на ткани с беспредметными рисунками закончилась; абстрактный декор на стенах и орнамент на посуде с неизменными серпастыми-молоткастыми символами продержался еще какое-то время.

К слову, именно в то время, когда в СССР появилась мода на грубую большевистскую абстракцию, напоминающую мазки шизофреника и ученика ВХУТЕМАСа, ведущие парижские дома моды заказывали у русской эмигрантки графини Орловой-Давыдовой ткани для своих изысканных коллекций, а парижский модный журнал за 1925 год писал: «Оригинальность их рисунков, вдохновленных старинными орнаментами русских, коптов, египтян, персов, китайцев, а также стойкость и яркость красителей позволили им достичь блистательного успеха у французских и иностранных клиентов».

Что касается собственно женской моды, то в 20—30-е годы в СССР появился новый тип платья- рубашки прямого силуэта с низкой линией талии на бедрах. Подобный силуэт скрадывал все нюансы: приятные округлости, вес, возраст. Женщины носили короткие стрижки, брюки, гимнастерки, почти все курили. Однако большинство модниц не пожелали рядиться в матросские бушлаты, буденовки и рабочие спецовки. Еще можно было чувствовать западное влияние. Пока советская власть не покончила с нэпом и не отгородила страну железным занавесом, введя полную информационную блокаду.

Последним вызовом советского общества стала любовь к меху; а единственным зверем, достойным оказаться на плечах советской товарища-женщины стала кошка, недавно массово приобретшая статус дворовой, а, значит, пролетарской зверюги. Использующие мех кошки «для придачи ей пышности» подшивали ватные валики, находя в том рабоче-крестьянское изящество, иронично и трогательно описанное Булгаковым, Аверченко, Ильфом и Петровым и другими.

Избегая появления любых искушений, заботу о внешнем облике основной массы советских людей полностью взяло на себя государство. Для того чтобы обеспечить себе абсолютный контроль над личностью, режим стремился де-индивидуализировать ее, выхолостить ее эмоциональный мир, уничтожить ее самостоятельность, в том числе и с помощью одежды.

То, во что советские швейные фабрики одели всю страну, живущую идеей построения светлого коммунистического завтра, является своего рода образчиком геноцида населения.

Советские модельеры пытались установить новые формы одежды для мужчин и для женщин, ориентируясь только на ее функциональность. Главным направлением в советском дизайне 1920-х годов стала разработка функциональной рабочей одежды. Всю одежду конструктивисты поделили на две группы: прозодежду, т. е. одежду для работы, различающуюся в зависимости от вида работы, и спецодежду, предназначенную для работы в особых условиях. Убогий гений советского дизайнерского мышления проявился в классической модели под названием фуфайка. Народ, в немыслимых масштабах ссылаемый в трудовые концлагеря нуждался в соответствующей рабочей одежде, а, как правильно просчитали советские «инженеры душ», стриженый налысо